— Выступаем через час, — сказал Швальбе. — Проверить оружие. Завещания написаны?
— Ага. «Завещаю труп свой хладный вервольфам на сожрание и поперек горла становление», — заголосил Бывший.
— И своей первичной формой на землю грешную предрекаю возвращение сквозь желудок создания нечеловеческого! — окончил шутку Швальбе. Хлопнул ладонью по столу, чуть не перевернув пустые тарелки. — Время пошло… друзья мои.
Лошадей решили оставить у кромки деревьев. Всадник посреди леса — слишком легкая цель. Неуклюж, высок, неповоротлив. Снегу в зарослях больше, чем на пустошах, сугробы высоки и в каждом может поджидать засада. Это не считая разных сучьев, которые очень любят ноги конские ломать, ловя в перехлесте…
Конечно, можно было бы схорониться в деревне. Шварцвольф мог и не знать, что солдаты отрезаны от подмоги, с него станется попробовать задавить их числом в одном решительном натиске. Демонстративно помаячить на краю леса, поездить туда-сюда и вернуться, забаррикадироваться в таверне. Занять круговую оборону, постреливая из ружей по неясным теням, мелькающим поодаль.
Только присутствовала одна мелочь, что вовсе даже не мелочь. Шварцвольф сначала бросит своих оборотней по округе, убирая всех свидетелей, выискивая гонцов. А брать на свою совесть жизни трех сотен селян… Швальбе всю жизнь считал себя негодяем, воспринимая это с философским спокойствием. Таков его удел — среди солдат не бывает ни праведников, ни просто хороших людей. Точнее, бывают — кто не грабит, не вырывает последний кусок у селян, не потрошит чужие захоронки — только они долго не живут.
Но, оказалось, что даже у привычного солдатского цинизма и свинства есть граница. Не настолько Гунтер и его солдаты зачерствели, чтобы обрекать на лютую смерть стольких. В воинском походе — обобрали бы, не задумываясь. Но скормить нечисти… Собой жертвовать проще, это еще Иисус показал. Да и привычнее как-то…
До того места, где в лес уходила основная цепочка следов, добрались около двух часов пополудни. Успевали. Готовились без особой спешки. Расчехляли ружья, проверяли пистолеты, доставали из вьюков факелы. Светлого времени в запасе оставалось еще часа три, вроде и много, но на самом деле очень мало. В чаще темнеет намного раньше, да и как приятно порой ткнуть пламенем в оскаленную рожу и услышать жалобный вой, смешанный с вонью паленой шерсти…
Капитан бросил быстрый взгляд на банду. Все как обычно, как множество раз до этого дня было.
Сержант Гавел вдумчиво водит пальцем по лезвию старого фальшиона, проверяя заточку. Мортенс по прозвищу «Бывший» быстро-быстро шепчет молитвы, из которых самое меньшее половина — вовсе не христианские.