Вонючий Голландец остановил машину. Я выскочил из кузова и подошел к «Феррари» Юсова:
— Он говорит, что ребенок уже дома.
Юсов по мобильнику связался с Лидой. Ребенок действительно уже был дома и Юсов долго отчитывал Лиду за то, что она вопреки его запретам открыла дверь и не позвонила сразу.
«Должна ли женщина пренебречь указаниями мужа и открыть дверь, увидев по монитору похищенного сына?» — я быстро понял, что это неразрешимая проблема и беззаботно разглядывал двор, в котором мы остановились.
Мимо нас шла девушка в кофейно-кремовом платье с глубоким вырезом на груди, в нижней части которого был большой искусственный цветок из того же материала, что и платье.
Повернувшись к Юсову, я впервые позволил себе обращение на «ты»:
— Дай-ка мне коробочку с перстнями.
Получив коробку, я достал первый попавшийся перстень и, обратившись к незнакомке:
— Девушка, кольцо шестнадцатого размера, наверное, Вам будет как раз впору, — надел перстень ей на палец.
Она с недоумением смотрела на меня, я же решил увеличить полученную ей дозу недоумения:
— Это Вам подарок, — вложив ей в руки коробку с сияющем содержимым, вернулся к «Феррари», успев ущипнуть девушку за ягодицу.
— Что ты сделал? — Юсов тоже перешел на «ты».
— Разве ты не понял, что перстни фальшивые?
— Ты это знал?
— Нет. Но можно было догадаться об этом, когда он попросил наличные. Я же сообразил только когда увидел искусственный цветок на платье.
Вот почти и всё, за исключением того, что Скунцев вернул Юсову деньги. Это выбил из него Харлей. Но этого я не видел. Я не люблю на это смотреть и это описывать.
* * *
Я отхлебнул водки из полистиролового стакана и собирался приложиться к политой кетчупом куриной ножке, когда внезапный порыв ветра направил на меня дым от костра. Я встал и, пройдя несколько шагов, закурил. Настроение было прекрасное, несмотря на то, что мне не хватило сухого (первый прокол Группенфюрера) и достался не очень прожаренный окорочок (второй прокол Группенфюрера). Подойдя к Лиде, которая, прислонившись к дереву, кокетливо выпятив бедра в облегающих джинсах, потягивала безалкогольное пиво из алюминиевой банки.
— Самое ужасное на свете — это безалкогольное пиво и не дающие женщины, — процедил я, сжимая сигарету губами.
Не выпуская банки из рук, Лида запястьем поправила сбившийся на лицо локон, и буравила меня карим глазом.
— Лидочка, ты, конечно, читала мои рассказы и повести и всё, что я пишу обязательно сбывается. Сейчас я задумал написать повесть о киднеппинге. Но ведь могу её и не писать. Ты ведь представляешь, как тяжело автору не писать, если сюжет уже продуман до деталей. Но ради…