Для репрессированного тела — своя мода: военизированная, рубахи-порты, френчи для чиновников — и невероятная грязь, везде и повсюду. Эта грязь — кладбищенская — концептуальна: попытка атеистическим образом развоплотить человека. И вещи, и тела. Бытовая вещь продолжает быть отпечатком внутреннего мира, однако отпечатком чрезвычайно своеобразным: чем меньше бытовых вещей и чем они беднее, тем достойнее их владелец. Сексуальная мораль от идей Александры Коллонтай «Свободу крылатому Эросу!» до бытовой «теории стакана воды» довольно быстро уступили место официальной моногамии и псевдовикторианской модели советского разлива. Происходит это на рубеже 1930– х, когда вся официальная идеология поворачивается к консервативным, прежде именовавшимся буржуазными устоям.
В 1940– е — 1950– е годы ситуация меняется: в быту и в искусстве становятся модными пышность и изобилие, сначала с «народным» уклоном (вышивки, искусственные цветы в городских квартирах), потом — с «аристократическим» (фарфор, хрусталь, ковры, пальмы в кадке). Однако разрешённая мода на изобилие не коснулась идеологических установок в отношении сексуальной морали: многие супружеские пары, долгие годы прожившие вместе без официального оформления брака, теперь его регистрируют в загсах, и устрожаются разборы на партсобраниях «за аморалку». На улицах и комсомольских собраниях преследовали «стиляг», молодых людей, пытавшихся следовать западной моде, отголоски которой доносились из-за «железного занавеса» — искореняли «разврат»: такую молодёжь считали подвергшейся «тлетворному влиянию Запада», «разложившимися элементами».
В 1960– е входит в моду «суровый стиль» — керамика вместо хрусталя, эстампы вместо картин, свободные, «голые» поверхности вместо салфеточек и скатертей, «маленькое платье», женские брюки, образ девочки-подростка. На Западе в это время бушует сексуальная революция, разворачивается движение хиппи, кредо которых было «Sex & Drugs & Rock &Roll» («секс, наркотики, рок-н-ролл»), «make love, not war» («любите, а не воюйте»), культ естественности и простоты — порою действительно принимавший асоциальные формы, что не отменяет значимости этой эпохи контркультуры в истории европейского общества. А в СССР общественная нравственность только начинает привыкать к открытым утверждениям о том, что у человека супруг может быть не первым партнёром, а до/без свадьбы тоже бывают сексуальные связи, которые необязательно представляют собой нетерпимую разнузданность. Через фарцовщиков доставали джинсы, и это была порицаемая форма одежды: как в 1950– е осуждались узкие штаны «трубочкой», а потом, напротив, — брюки широкого кроя, так в 1960– е джинсы вызывали жгучие подозрения: тут и «разлагающее» влияние Запада, и недопустимо облегающая одежда — «неприличная»; неявно «стиляжничество» связывалось в сознании начальства с «роком, сексом, наркотиками». Отечественная лёгкая промышленность в это время выпускала бесформенные брюки и широкие рубахи, а молодым хотелось носить приталенные, по фигуре, рубашки и обтягивающие зад «ковбойские» штаны. В советских магазинах иногда «выбрасывали» вполне себе аскетичный трикотаж, и «достать» его считалось большой удачей. Появились капроновые и нейлоновые чулки и колготки, однако ещё в мою бытность школьницей младших классов старшеклассниц не пускали в школу в таком «развратном» виде, заставляли носить чулки «в резиночку» с невероятно неудобным поясом-грацией, к которым были пришиты длинные резинки с застёжками.