С другой стороны Андрей отчётливо понял, насколько сильно всё изменилось в их семье, когда исчезла эта улыбка. Как же далеки они с Ольгой стали друг от друга, каждый по-своему переживая свалившееся на них несчастье. Может быть, вернуть уже ничего нельзя, даже если Сашка поправится…
К горлу подкатил жёсткий комок, начало щипать глаза. Этого только не хватало! Андрей поспешно сморгнул и коротко прокашлялся. Ольга замолчала и глянула на него.
– Ладно, родные. Я поехал.
– Хорошо, – Ольга кивнула в ответ.
– Я ненадолго. Три-четыре дня всего и вернусь.
Она опять кивнула. Взгляд у неё был отстранённый чужой.
«Чёрт возьми, почему я чувствую, будто вижу её в последний раз?…»
– Я обязательно вернусь, – повторил он. – Закроешь за мной дверь?
– Давай сам. Я не хочу вставать, – Ольга провела рукой по мягким волосам дочери.
– Хорошо. Тогда увидимся через три дня?
– Конечно, – снова кивнула она. – Пока.
Андрей вышел из комнаты, стараясь выбросить из головы мысль, что попрощался с ней навсегда. Взял с тумбочки ключи, открыл входную дверь, но на пороге задержался, вслушиваясь в тихий голос из комнаты.
«Здравствуйте, елки!
На что вам иголки?
Разве мы волки вокруг?
Как вам не стыдно!
Это обидно,
Когда ощетинился друг.
Когда ощети-и-инился друг…»
Милавин захлопнул дверь, и песня пропала.
* * *
На этот раз Иван встретил его одетый в выцветшие брезентовые штаны от костюма «горка» и всё в ту же майку-тельняшку.
– Здарова. Проходи. Кофе будешь?
– Нет, спасибо, – Андрей ответил на рукопожатие.
– Ясно. Ну, тогда давай в комнату, переодевайся, – Иван махнул рукой, а сам вернулся на кухню допивать кофе.
– Да я пока так. Из города выберемся, там переоденусь, – ещё по дороге сюда, Милавин подумал, что глупо будет выглядеть, шагая по улицам в американской военной форме.
– Переодевайся сейчас, – судя по голосу, Иван предвидел такой вариант. – Причём по полной программе. С бельём, с разгрузом, только наколенники свои пока не надевай. Мешать будут.
– Подожди, но если мы пойдём по улице в таком виде, нас первый же патруль тормознёт.
– Переодевайся! – в третий раз повторил Иван, с той интонацией с какой обычно обращаются к плаксивым детям или душевнобольным.
Милавин хмыкнул и направился в комнату. Там в углу, рядом со своим рюкзаком, он заметил ещё один той же модели, только другой расцветки. Маруська лежала на боку на спинке дивана, вытянувшись во всю длину своего кошачьего тела. На появление гостя она отреагировала слабо. Чуть приподняла голову, лениво приоткрыла один глаз, поняла, что опасности нет, и снова задремала в прежней позе.