Она поставила корягу на дерево. Сюда же притащит еще деревья, если удастся найти не очень большие и вырубить их изо льда. Самое трудное – тянуть вечером несколько связанных деревьев, впрягшись в лямки, далеко-далеко, до конторы. Плечи ночью болят едва ли не сильнее коленей. Хоть бы с водой нанесло побольше древесины с верховьев…
Тугарин называет добытчиц дров лошадьми, вроде шутит. Гедре язвит по этому поводу: «Интересно, могут ли люди-лошади быть друзьями товарищу Сталину – отцу, учителю и лучшему другу всего советского народа?» Гедре, конечно, позволяет себе подобные колкости потихоньку, только когда они с Марией остаются наедине. Переселенцы к тому же не относятся к советскому народу. Они же враги ему. Поэтому и Сталин им не товарищ…
Солнце исчезло, змейки поземки вдруг скрыли тропу, и в лицо ударил порыв жалящего ветра. Мария чуть не задохнулась. Глянула на небо из-под локтя и ахнула: пока размышляла о разном, наверху, оказывается, сварилась мутная серовато-белая каша и летит, летит к земле! Как же раньше не уловила погодных перемен?! Не успеть к дому, вот-вот грянет пурга!
Мария двинулась, наклонив встречь урагану голову, вперевалку, вязкой моряцкой походкой. Больно коленям, но надо вытерпеть, по-другому ветру не противостоять. А он подул еще сильнее… пурга началась. Тундру заштриховали белые шквальные вихри, мир вокруг исчез: ни неба, ни земли. Мария слепо пробивалась сквозь рыхлую, непроницаемую кашу, выстуженную, как в море вода… Куда ее несет? Уже не сама шла – ветер влек, вертел ставшее неуправляемым тело в немыслимом хороводе снежных змеек, змей, питонов, удавов; снег набивался в ворот, рукава, во все складки и щели одежды, отвороты валенок, леденел, таял и вторгался в слабое человечье тепло. Лицо и руки одел сплошной иней, ресницы слиплись, исхлестанные метельными прутьями колени не чувствовали ни ветра, ни боли, – ничего не чувствовали… Змеиный хоровод раскрутил и с размаху швырнул Марию оземь, лицом в крепкий наст.
Она почти инстинктивно разгребла плотный сугроб руками. Колени чудом согнулись – с сухим треском, надломленными лучинами, тело скорчилось, сжалось в прорытой пещерке и замерло.
Откуда-то из нездешнего мира штормовой волной донесло звук гонга. Обед, конец обеденного перерыва, или почудилось? Как же все-таки руки замерзли… Напомнив о себе, пальцы заныли. Их поддержали десны, сейчас вступит хор всего организма… Сволочь-цинга.
Мария сунула руки в штаны между ног, живот обдало стужей, но пальцы быстро согрелись. И сама согрелась, надышала свой крохотный подснежный мирок. Только бы не уснуть, дождаться окончания пурги. Может, она пройдет скоро, погода на мысе меняется быстро… Как же хочется спать… Спать… Спа…