Как бы то ни было, Бальзак наткнулся на стену, и его свидания с маркизой ограничивались лишь светскими любезностями.
А. Труайя пишет об их отношениях так:
«Ей не было равных в умении взглядом ли, обещающей улыбкой разжечь пыл того, кто ухаживал за нею, а потом замкнуться, словно вызванные ею волнение и возбуждение неприятно поразили ее. Как будто поощряла ухаживание, чтобы ее последующий отказ казался больнее, рвалась в бой ради отступления. Эта игра в прятки сводила Оноре с ума: он задыхался от желания, заметив кусочек ее кожи под манжетой над локтем, наблюдая за движением корсажа ее чересчур декольтированного платья, слыша глубокие вздохи, которые она роняла, прикрывшись веером. Ему требовалось почти болезненное усилие воли, чтобы не броситься на эту недоступную женщину, не начать раздевать ее, заставить покориться».
Мнение А. Моруа немногим отличается от вышесказанного:
«Слава писателя ей льстила, его ум увлекал, а остроумие забавляло. Она восхищалась им и даже была по-своему к нему привязана, но не испытывала ни малейшего желания стать любовницей этого дурно воспитанного толстяка, подлинная, внутренняя красота которого от нее ускользала; вот почему она дарила ему только те милости, какие позволял иезуитский устав, по которому жило светское общество, „где в любви допускалось все, кроме того, что о ней свидетельствовало“».
Тем не менее Бальзак не терял надежды. Со свойственной ему сентиментальностью он попросил у нее разрешения называть ее именем, какое сам для нее выбрал. Это снова было имя «Мари» (удивительная зацикленность фантазии у писателя!). Она согласилась.
Прошло пять месяцев самых настойчивых домогательств, но, невзирая на свои ежедневные посещения, невзирая на всю свою активность, Бальзак по-прежнему оставался лишь другом-литератором, но отнюдь не возлюбленным маркизы де Кастри.
С откровенностью отчаяния он описывал это положение Зюльме Карро:
«Я гонюсь за особой, которая, наверно, потешается надо мной. За одной из тех аристократических дам, которые тебе, несомненно, кажутся отвратительными, за одним из тех ангельски-прекрасных лиц, которое якобы свидетельствует о прекрасной душе. Она наследная герцогиня, чрезвычайно снисходительна, чрезвычайно приветлива, изнеженна, остроумна, кокетлива. Она совершенно иная, чем все, кого я видел до сих пор! Она одно из тех созданий, которые избегают всяческого прикосновения. Она уверяет, что любит меня, но ей хотелось бы содержать меня под стражей, в подвалах своего венецианского палаццо… Женщина (видите, я рассказываю все как есть!), которая хочет, чтобы я писал исключительно для нее. Она из тех, которые требуют безусловного поклонения, которые хотят, чтобы перед ними стояли на коленях, и завоевать которую такое наслаждение… Не женщина, а мечта… Она ревнует меня ко всему!»