Слушая все это, мой дедушка только кивал в ответ.
— Да, еще Эрон сказал мне, чтобы я спел «Убитых Кеннеди», я знаю их песню «Слишком бух, чтобы драть»… — Ее я тоже могу спеть почти до конца. И другие знаю. Хотите?
— Нет, Джеремая, я…
— Ах да! — оборвал я его. Он поднял на меня глаза и брови его недоуменно поползли вверх. — Еще Эрон сказал, чтобы я напомнил вам: вода в ванной слишком горячая, купаться неудобно. А Джоб — то есть Иов, со своей щеткой… Я прежде принимал ванну в больнице, но там другие условия. Никто так не трет.
— И что еще просил напомнить мне Эрон? — спросил старик, закусив губу.
— Чтобы мне выдали подушки, а одеяла слишком тонкие, под ними холодно, и еще — нам приходится чистить чертову уйму картошки. Но вы же, наверное, знаете? А еще он умеет вырезать из картошек голых человечков.
— Так, и еще что тебе поручили рассказать… или, может, показать мне, Джеремая?
— Ну… еще он сказал, что ворует сласти из вашего стола, и что я могу тоже…
Дед только кивал в ответ, будто я был необыкновенно увлекательным рассказчиком.
Я потер лоб, вспоминая.
— Ах да… еще он сказал, что моя мама грешница… блудница.
Пальцы его в этот момент застучали по столу еще выразительнее.
— Гм… — больше я уже ничего не мог вспомнить. Жутко интересно говорить с таким почтенным взрослым человеком, и я хотел было приврать еще что-нибудь, но из уважения постеснялся.
— Вот и все, — вздохнул я, — …сэр. — И робко улыбнулся, ожидая похвалы.
— Достаточно, Джеремая, — проговорил он губами, побелевшими и тонкими, точно выщипанные брови.
— Да, и еще я хожу без трусов.
— Славно.
Я заулыбался, как олимпийский чемпион в ожидании медали, но он только хмуро зыркнул в ответ. Дед поднялся из-за стола и железными шагами направился к выходу. Переступив порог, он выкрикнул имя Эрона. Вошли они вместе. Эрон покосился на меня, но виду не подал. Дед снова опустился за свой гигантский стол и сложил на нем ладони. Он не сводил глаз с Эрона. Тот смотрел исключительно вниз. Я видел, как пылинки в столбе света мечутся от дедушкиного дыхания, когда он повторяет Эрону все, что я рассказал. При этом мой новый приятель головы так ни разу и не поднял. Даже не шелохнулся. Наконец дедушка поднялся, возвышаясь над столом, и пригнулся, упираясь костяшками пальцев.
— Так вот как, значит, Аарон?
Тот содрогнулся всем телом в ответ, но продолжал хранить молчание. Глаза его были прочно прикованы к полу. Дедушка обошел стол и, встав перед Эроном, повторил вопрос. Только тут я сообразил, что тоже наблюдаю за полом — от этого занятия меня оторвал и привел в чувство звук оглушительной оплеухи. Лицо Эрона скривилось и стало наливаться багрянцем. Пальцы деда прочно отпечатались на его щеке. Предок тем временем стоял и разглядывал нас так, будто видел впервые, руки у него были сложены за спиной, как у ботаника, наблюдающего диковинные растения экзотической природы.