Запретные цвета (Мисима) - страница 205

— Откуда тебе известно это место, милый?

Произнеся это, она почувствовала, что ноги ее онемели. Их повела по коридору горничная, пряча свое лицо за спиной Юити. Они шли по бесконечному зигзагообразному коридору, пока вдруг за углом не выросла лестница. Холод ночного коридора проникал сквозь носки и отрезвлял голову. Она едва ли могла стоять на ногах. Ей хотелось поскорее развалиться на постели.

Когда они вошли в комнату, Юити сказал:

— Отсюда видна река Сумидагава. Вон то здание — склад пивной компании.

Кёко не стала смотреть на речной пейзаж. Она хотела, чтобы все закончилось как можно скорее.


…Кёко Ходака проснулась в кромешной тьме.

Ничего не было видно. Дождевые ставни на окнах были закрыты, внутрь не проникал ни один лучик. Ее обнаженная грудь замерзла, поэтому она решила, что холод усилился. На ощупь поправила крепко накрахмаленный воротничок гостиничной пижамы — юката. Она просунула руку под нее. Под пижамой ничего не было. Она не помнила, когда разделась до последней нитки. Не помнила, когда облачилась в такую жесткую пижаму. Вот дела! Это была комната с видом на реку. Несомненно, она вошла сюда первой, сняла платье. Юити находился в это время за перегородкой. Вскоре все огни в соседней комнате были погашены. Юити вышел из темной комнаты и вошел в еще более темную. Кёко крепко зажмурила глаза. Все началось сказочно, и все закончилось забвением. Все закончилось неоспоримым совершенством.

И все то, что произошло после того, как в комнате погасили свет, вошло вместе с образом Юити в мысли Кёко, лежащей с закрытыми глазами; однако сейчас она не находила в себе отваги даже притронуться к настоящему Юити. Его образ стал воплощением радости. В нем сплавились незрелость и ум, молодость и мастерство, любовь и презрение, благочестие и святотатство. Сейчас ничто не могло приглушить чистейшей радости Кёко — ни малейшее раскаяние, ни чувство стыда, ни даже легкое похмелье… Потом она поискала руку Юити.

Ее рука притронулась к этой руке. Она была холодна. Выпирали кости. Рука была сухой, как древесная кора. Вены были выпуклыми и слегка пульсировали. Кёко вздрогнула и в страхе отдернула руку.

Он вдруг закашлялся в темноте. Это был затяжной, мрачный кашель. Болезненный кашель, волочившийся, как грязный спутанный хвост. Кашель как смерть. Кёко почувствовала прикосновение к себе холодной костлявой руки и едва не вскрикнула. У нее было такое чувство, будто она спала в одной постели со скелетом.

Она поднялась, чтобы включить свет — ведь где-то у изголовья должен был находиться светильник. Это оказался бумажный фонарик. Он стоял поодаль от постели, в углу комнаты. Она зажгла фонарик и обнаружила на подушке рядом со своим опустевшим местом лицо старого мужчины.