, он сможет встретить своих погибших родителей и младшую сестренку.
Он любил одинаково как моментальное возбуждение, так и безнадежные звездные ночные небеса. За три месяца износил пару обуви, блуждая по ночам от квартала к кварталу.
Он возвращался из школы, ужинал и переодевался в щегольскую мальчишескую одежду для прогулок. Не показывался в кофейне до полуночи. От переживаний у его приемного отца все сжималось в груди, и тот плелся тайком следом за ним; однако мальчик всюду гулял сам по себе, и это унимало его ревность. Он понимал, что из-за разницы в летах не может быть его закадычным товарищем, поэтому воздерживался от попреков и позволял поступать, как ему захочется.
Однажды во время летних каникул, когда небо затянуло облаками и было прохладно, чтобы валяться на пляже, Минору нарядился в красную гавайскую рубаху с рисунком из белых пальм. Он соврал, что поехал домой в Сэтагая, и шмыгнул за дверь. Красная рубаха очень гармонировала с его белой кожей.
Он подумал, что мог бы прогуляться в зоосад. Вышел на станции метро «Уэно», прошелся до статуи Сайго[93]. В этот момент сквозь облака пробилось солнце, и высокие гранитные ступени засияли.
Поднимаясь по ступеням, он прикурил сигарету. Пламя от спички было едва заметно в ярком солнечном свете. Он почти перелетел через верхние ступени, переполненный радостью оттого, что остался в одиночестве.
В этот день в парке Уэно праздного люда было немного. Он купил билет с цветной картинкой спящего льва и прошел через ворота зоосада с редкими посетителями. Минору не обращал внимания на стрелки, указывающие направление маршрута, и шагал, куда ноги вели его сами. Распространяющийся на жаре запашок от животных казался ему намного родней, чем запах его постельных принадлежностей.
Перед ним возник вольер с жирафами. На задумчивую физиономию жирафа, на его длинную шею и на его спину наползала тень. Солнце скрылось. Жираф вышагивал, отгоняя мух своим хвостиком. С каждым шагом жираф покачивался, словно гигантский колченогий треножник. Затем Минору поглазел на заморенного зноем белого медведя — зверь то плюхался в воду как одуревший, то шлепался на свою бетонированную лежанку, и так повторялось снова и снова.
Какая-то дорожка привела его к местечку, откуда можно было обозреть пруд Синобадзуноикэ.
По трассе вдоль кромки этого пруда бежали, поблескивая, автомобили; от часовой башни Токийского университета на западе и от перекрестка на улице Гиндза к югу изломанный городским пейзажем горизонт великолепно сверкал там и сям в лучах летнего солнца; словно кварцы, сияли билдинги, белые, будто спичечные коробки. Рекламный монгольфьер универмага «Уэно», потерявший округлую форму из-за спущенного газа, безвольно повис в небе над мрачным зданием этого универсального магазина.