Ясуко так и не поднялась с места.
— Ютян знает, что у него, кроме меня, нет свидетеля, который мог бы сказать, что это письмо беспочвенно, поэтому он телеграфировал мне. Я должна признаться, хоть это будет огорчительно для вас. Однако я думаю, что мое признание даст вам кое-какое облегчение после этого лживого и бесчестного письма. — Голос госпожи Кабураги осекся, но затем она продолжила с удивительной пылкостью: — Мы с Ютяном уже давно встречаемся!
Жалкая мамаша посмотрела на невестку. Этот новый удар почти лишил ее чувств. Чуть погодя она успокоилась и спросила:
— И в последнее время тоже? Так вы же были в Киото с весны…
— Когда мой муж потерял работу, он уже подозревал, что между мной и Юити что-то происходит. Поэтому он насильно потащил меня в Киото. Ну, так я частенько стала наезжать в Токио.
— А что, Юити… — замялась мамаша в поисках слова, но зацепилась наконец за туманное выражение «в дружеских отношениях» и с трудом выговорила: — Юити был в дружеских отношениях только с вами?
— Ну, как вам сказать, — ответила госпожа Кабураги, глядя на Ясуко. — У него, должно быть, и другие женщины водились. Он ведь молод. Ничего тут не поделаешь…
Лицо матушки Юити покраснело; затем она спросила с робостью:
— А эти другие были кто, не мужчины ли?
— Да что вы! — смеясь, воскликнула гостья.
В ней воспрянул аристократический дух. И, смакуя вульгарные словечки, она с удовольствием произнесла:
— Я знаю, по меньшей мере, парочку женщин, которые забеременели от Юити и сделали аборт.
Признание госпожи Кабураги, откровенное и без излишней цветистости, имело ужасающие последствия. Это наглое признание, сделанное перед лицом жены и матери, было гораздо более подходящим и правдоподобным в этих обстоятельствах, чем плаксивое признание, рассчитанное на то, чтобы вызвать слезы у слушателя.
Вдова Минами была в таком замешательстве, что это стало невыносимо и для сердца, и для ума. Впервые в жизни ее представления о женской скромности были атакованы еще в том самом «вульгарном» баре. Этот болевой шок парализовал ее волю. И все эти умопомрачительные события, о которых поведала госпожа Кабураги, сейчас виделись ей уже естественными.
Вдова прибегла, прежде всего, к своей расчетливости, чтобы собраться с духом. К ней заново воротились все ее устойчивые идеи фикс.
«А ведь не врет. Немыслимо, чтобы женщина стала признаваться в любовных романах, которых не заводила с незнамо сколькими мужчинами, — вот лучшее доказательство ее правдивости. Однако никогда не знаешь, на что может пойти женщина ради того, чтобы спасти своего мужчину. Стало быть, это даже очень возможно, чтобы такая женщина, как бывшая графиня, отправилась в дом матери и жены с вульгарными откровениями».