Кавада вспомнил, как по молодости лет однажды в Нью-Йорке в баре отеля «Уолдорф-Астория» его соблазнил один богатый торговец. Вспомнил вечеринку в Берлине, когда один джентльмен, его знакомый, повез его в своем автомобиле «испано-сюиза» в загородный дом. Двое мужчин во фраках обнимались на виду у всех в салоне, не боясь освещения фар проезжающих автомобилей. От обоих исходил крепкий аромат духов.
Это было еще в процветающей Европе накануне мировой депрессии. То была эпоха, когда аристократка могла переспать с негром, посол с бродягой, король с американским киноактером… Кавада вспомнил молоденького морячка из Марселя с его сияющей белоснежной рельефной грудью, как у водоплавающей птицы. Вспомнил других морячков. Подумал о красивом мальчике, которого подобрал в Риме в кафе на улице Виа Венето, и одном арабском мальчике из Алжира по имени Альфредо Джемир Муса Зарзаль.
Всех их превосходил только Юити! Однажды Кавада выкроил-таки время, чтобы встретиться с Юити.
— Не желаешь ли пойти в синематограф? — спросил Кавада.
— Нет, мне не хочется смотреть кино, — ответил Юити.
Когда проходили мимо бильярдной, Юити взбрело в голову зайти туда, хотя он никогда не увлекался этой игрой. Кавада не играл в бильярд. Юити три часа кряду слонялся вокруг бильярдного стола, пока этот занятой капитан индустрии, ютясь в кресле под выцветшей персиковой гардиной, с раздражением ожидал, когда закончится дурная блажь того, в ком он не чаял души. На лбу его вздулись голубые жилки, щеки его тряслись, сердце его брюзжало: «Он заставляет меня ждать в этой бильярдной в соломенном кресле с торчащими прутьями! Меня, кого никогда не заставляли ждать! Меня, того человека, который сам стеснялся заставлять людей ждать по нескольку дней!»
Крушение мира происходит по-разному. Крах, который Кавада предсказывал себе, для постороннего наблюдателя может показаться полной роскошью. Уже только то, что Кавада ощущал себя на грани серьезного поражения, было достаточным основанием, чтобы позаботиться о спасении.
Каваде было пятьдесят, а счастье, на которое он еще возлагал надежды, смотрело на жизнь с презрением. На первый взгляд это было как будто дешевенькое счастьице, и пятидесятилетние мужчины этого «подлунного мира» поступают совершенно безрассудно. Гомосексуалисты во враждебной по отношению к ним жизни отказываются подчиняться в работе, однако дерзостно затопляют мир своей чувственностью всюду, где найдется лазейка, и выжидают случая, чтобы проникнуть в мир мужских занятий. Он знал, что знаменитое высказывание Оскара Уайльда: «Я вложил гений в свою жизнь, а в свои произведения вложил талант», было вызвано только одним — нежеланием признать свое поражение.