Рыцарь таверны (Сабатини) - страница 13

— С письмом возникают некоторые затруднения. Сначала я должен удостовериться, что я не стал невольным участником предательства. Зайдите ко мне за письмом завтра утром, мастер Стюарт.

— Предательства? — эхом откликнулся Кеннет. — Я клянусь вам честью, что это не больше, чем письмо от девушки, на которой я имею намерение жениться. Разумеется, сэр, теперь вы не будете настаивать на его прочтении?

— Разумеется, буду.

— Но, сэр…

— Мастер Стюарт, это дело чести. Моей чести. Вы можете убеждать меня хоть до второго пришествия, но вам не изменить моего решения. Доброй ночи.

— Сэр Криспин! — вскричал юноша в возбуждении. — Пока я жив, я не позволю вам читать это письмо!

— Сколько патетики, сэр! И все из-за письма, которое, как вы уверяете, невинного содержания?

— Такого же невинного, как и рука, написавшая его. Вы не прочтете это письмо. Оно не предназначено для глаз таких как вы. Поверьте мне, сэр. — Его голос сделался умоляющим. — Я клянусь вам, что это обычное письмо, которое может написать девушка своему возлюбленному. Я думал, что вы это поняли, когда спасали меня от грубиянов в «Митре». Я думал, ваш поступок был продиктован благородными чувствами и намерениями. Однако… — юноша замолчал.

— Ну-ну, продолжайте, — холодно произнес Криспин. — Однако…

— Мы можем не говорить об этом «однако», сэр Криспин.

— Ведь вы вернете мне письмо, правда?

Криспин тяжело вздохнул. Благородные чувства, воспитанные в нем с раннего детства, бурно протестовали против той недостойной роли, которую он продолжал играть, якобы подозревая Кеннета в предательстве. Искорки доброты и сострадания, давно погасшие в его душе, разгорелись с новой силой при зове совести, он был побежден.

— На, возьми письмо, мой мальчик, и больше не укоряй меня, — проворчал он, резким жестом возвращая письмо Кеннету.

Не дожидаясь ответа или благодарности, он повернулся и скрылся во дворце. Но его благородный порыв слишком запоздал, и Кеннет побрел прочь, проклиная Геллиарда в душе последними словами. Неприязнь юноши к этому человеку, казалось, росла на каждом шагу.

Утро третьего сентября — дня столь знаменательного для Кромвеля и столь трагического для Чарльза — застало Криспина в «Митре» в компании вооруженных воинов. В качестве тоста он провозгласил:

— Смерть всем «корноухим»! Господа — продолжал он, — славное начало для славного дня. Пусть Господь пошлет нам не менее славное его окончание.

Однако, ему не удалось первым участвовать в сражении. До полудня его продержали во дворце, где он в раздражении ходил из комнаты в комнату, проклиная себя за то, что не находился в самой гуще битвы с Монтгомери на Поувекском мосту или с Питтискотти на Баннском холме. Но он заставил себя смириться и терпеливо ждал, когда Чарльз и его военные советники выберут направление главного удара.