Отягощенные многовековыми табу, этой отрыжкой разума, инстинкты делают свое дело, несмотря ни на что. Нынешнему homo sapiens приходится расплачиваться за это комплексами и грязной совестью. Ибо извращена его первооснова, его первопричина и поставлено с ног на голову главное в его жизни. Нет у него иной цели, кроме продолжения рода. Все прочие цели и смыслы вторичны, их выдумали умные люди, коим претила мысль о том, что они просто животные. Какую из вечных истин не выбери – везде морда инстинкта. Он нас обманывает нашими же устами. Подсовывая себя под разными соусами (любовь, героизм, альтруизм, сострадание, милосердие, вдохновение), он жаждет единственной цели, не брезгуя средствами. Все остальное не важно.
Имеющий уши да услышит.
Истина в нас.
Она в обнаженном человеческом теле. В смазке. В остром желании. В эякуляте и яйцеклетке, встретившихся в матке для продолжения рода. Но разве это призн а ют? Разве скажут открыто? Нет. Вооружившись замшелой моралью, выставят это в дурном свете и назовут естественное постыдным. Они внушают поколению за поколением, что воздержание – добродетель, а траурный черный цвет – главный цвет жизни. В эпоху галопирующего технического прогресса они по-прежнему трепещут перед своими богами и исправно приносят им жертвы, задабривая.
Откройте глаза! Проснитесь! Живите! Не чувствуя сожаления и тем более страха, со смехом сбрасывайте на землю траурные одежды и носите праздничные наряды во славу ЖИЗНИ! Она у вас одна и больше не повторится. НИГДЕ. НИКОГДА. Прочувствуйте это. Каждой своей клеточкой прочувствуйте. Сначала вам станет страшно. Вам покажется, что у вас вырвали почву из-под ног и вы летите в бездну, а потом вы примите истину и, может быть, измените свою жизнь.
Время еще есть.
Но его меньше, чем кажется.
Лена стояла без юбки и трусиков, опершись руками о стену. Выгнув спину, она кусала губы, чтобы не крикнуть, а он брал ее сзади, придерживая левой рукой пряжку ремня, чтобы не звякала, а правой сжимая ее грудь под задранной блузкой. Не было ничего неестественного в том, что они делали, но когда возбуждение схлынет, на смену ему придет чувство неловкости.
Табу. Табу. Табу.
Невидимые прутья их клетки.
– Сережа, – вдруг прошептала Лена. – Ты сумасшедший…
С последним словом она тихо вскрикнула и несколько раз дернулась всем телом, впившись ногтями в крашеную масляной краской стену рядом со стендом о творчестве А. С. Пушкина.
Это был одновременный оргазм.
Эякулируя, он думал о том, что после этих коротких мгновений они протрезвеют. Презерватив он спрячет в портфель, в газету. Ему некомфортно с использованным презервативом в портфеле. Однажды он не выбросил его по дороге из школы и только поздно вечером, когда Оля была дома, вспомнил об этой улике. К этому времени в портфеле пахло кислым – а может, и не только в портфеле, поэтому, не испытывая судьбу, он выбросил желтый газетный сверток в окно. Утром он видел его на газоне, а вечером его не было и стало как-то спокойней.