Это не преувеличение. Бывшие промышленные центры Новой Англии теперь превратились практически в города-призраки.
– А твой отец собрал нас на совещание и объявил: «Мы остаемся. Теперь помогите нам выдержать конкуренцию».
– И что было дальше? – сказал я, как будто Джейми ждал моего сигнала, чтобы продолжить.
– Нам нужно было новое оборудование, но ни один чертов банк не решился дать нам ссуду! – Выпалив это, он перевел дыхание. – Тогда мистер Барретт рискнул собственными деньгами. Он вложил свои триста миллионов долларов, чтобы спасти наши рабочие места.
Надо же – папа никогда об этом не рассказывал. То есть я никогда и не спрашивал.
– Конечно, ему сейчас нелегко приходится, – сказал Джейми.
– Почему?
Он посмотрел на меня и произнес всего два слога:
– Гонконг.
Я кивнул.
Джейми продолжил:
– И Тайвань. А теперь к ним присоединилась и Южная Корея. Вот же дьявол!
– Да, мистер Фрэнсис. Мало кто сейчас играет по правилам.
И я знал, что говорю.
– В более непринужденной обстановке я бы это назвал совсем другими словами! – воскликнул Джейми. – Он правда прекрасный человек, Оливер. Уж точно не такая сволочь – прости, – как другие Барретты.
– Да, – сказал я.
– Честно говоря, – добавил Джейми, – мне кажется, именно поэтому он так старается быть справедливым с нами.
В тот день я разглядел в собственном отце совершенно другого человека – он оказался единственным, кто разделял со мною то чувство, которое я раньше никогда в нем не замечал.
Но, в отличие от меня, папа гораздо больше делал, чем говорил.
Справедливость восторжествовала в ноябре.
После нескольких неудачных сезонов сборная Гарварда разгромила команду Йеля: четырнадцать – двенадцать. Решающую роль сыграла наша превосходная линия защиты, которая не дала Эли пробиться к воротам, и, наверное, какие-то высшие силы, которые наслали могучие ветра, дабы воспрепятствовать игре Масси. Все сидящие на трибуне фанаты Гарвардской сборной не скрывали счастливых улыбок.
– Игра была прекрасная, – радовался отец по дороге в Бостон.
– Не просто прекрасная – потрясающая! – ответил я.
Я точно повзрослел – теперь я переживал за Гарвард всерьез.
Впрочем, это не имело значения. Главное, что Гарвард победил.
Отец припарковал машину у офиса на Стейт-Стрит.
Мы направились к ресторану, чтобы, как обычно, заказать лобстера и обменяться дежурными фразами светской беседы.
Папа шагал бодро, как, впрочем, и всегда. Несмотря на возраст, пять дней в неделю он занимался греблей на Чарльзе и был в прекрасной форме.
За столом мы говорили только о футболе. Отец никогда не спрашивал (думаю, и не собирался), чем кончилась история с Марси. И вряд ли он стал бы затрагивать наши прочие «запретные темы».