Ему хотелось смотреть на цепкие ветки держидерева, и он смотрел, опустив голову. И конечно, со стороны могли подумать, что он немножко ненормальный, «с приветом». Но Николаю Ивановичу было все равно, что думают о нем со стороны. Спокойное созерцание куста шиповника, обрывистой дороги, муравейника не могло отрицательным образом сказаться на жизни окружающих и было его личным делом, особенностью его характера. Быть может, этой, и скорее всего именно этой особенности характера обязан он рождению идеи создать топографию боевой славы родного края. Как-то однажды, взбираясь до едва приметной тропинке, ведущей, казалось бы, в никуда, он оказался на поляне, спрятавшейся в кустарнике, как гнездо меж листьев. Трава на ней росла чахлая, затоптанная. Два больших камня, обозначающие, по всей видимости, штанги футбольных ворот, лежали на одном краю поляны, и два на другом. Значит, местные мальчишки знали о ней. И приходили сюда гонять мяч. Он звенел, наверное, пролетая под голубым небом. Оно раскинулось здесь, над вершиной горы, какое-то удивительное, необъятное.
Необъятность. Голубая необъятность. Хороший обзор. Прекрасный обзор. И с севера, и с юга, и с востока. И с запада. Со стороны моря — очень прекрасный обзор. Если самолеты выходили к морю южнее Новороссийска, а потом делали полукруг, чтобы пикировать на город, имея на хвосте солнце, то с этой поляны их хорошо было встречать скоростным зенитным огнем. Хотя солнце, конечно, есть солнце. И фору асы Геринга имели немалую…
Посещение райвоенкомата. Разговор с двумя старожилами… и предположение Николая Ивановича подтвердилось. На поляне в сорок втором году действительно стояла зенитная батарея. И тропинка, неприметная сегодня, была когда-то важнее самой широкой дороги. По ней на солдатских плечах ехали в гору боеприпасы, термосы с водой, едой, фляги со щелочью и смазкой…
Может, здесь, этой тропинкой, ходил отец и друг отца Володя Ловиков. Может, именно в этом, поросшем каштанами ущелье Володя поджег тремя бутылками немецкий танк. Отец обещал показать место, где Ловиков один вышел навстречу двум танкам. Обещал, но не смог выполнить обещание, потому что пробитое осколками легкое раньше времени увело отца в могилу.
— Милый мой, — сказал однажды Захар Матвеевич. — Ваш отец живет в вас. И я порой завидую вам. Я думаю о своей жизни и говорю себе: «Захар, тебе следовало быть шеф-поваром. Нельзя делить себя между плитой и школой». А вы, Николай Иванович, историк. И ваша страсть, ваше увлечение, пусть даже хобби, — история. Боевая история родного края. Ваш отец и его друзья делали эту историю здесь. Вы оставляете ее людям… Ради бога, простите, что звучат мои слова несколько высокопарно. Я старый человек, я привык говорить на аудиторию. Но еще я привык и говорить правду.