Слова любви, как погребальный звон,
Грешил я всласть, а плоть не остывает,
В твоих глубинах сердце изнывает,
Когда грозил мне рок со всех сторон.
Олень, рога ломая, бьет о ствол,
И где бы нам улечься ни случилось,
Исхода нет. Пусть гол я, как сокол,
Но вновь ласкает ласточку Эол,
И бездна мне в глазах твоих открылась!
. . . . . .
Пускай мы жизни прошлой не вернем,
Пускай фортуна к нам переменилась,
Любовь живет лишь настоящим днем,
Сдаваясь победителям на милость!
А грудь твоя в руке, ну точно гроздь,
Желаний всех исполнена, похоже.
Покой в глазах. Шепчу я: «Боже, Боже!
Не отведи мой раскаленный гвоздь!»
Везде, куда ни глянешь, разлилось
Одних страстей неверное теченье,
Как бы в воде слежу любви свеченье.
Тут зрима плоть, как часовая ось.
Вот родинка под манием перста
Взошла, как путеводная звезда,
Всего сумел добиться я сегодня!..
Вконец упившись, сбились мы с пути,
Любовь простерта, чтоб навек уйти,
Ласкаю груди, жду бича Господня!
Вот в эту дырочку вставь палец, милый друг!
И очень медленно вводи в меня кунштюк.
Губами грудь возьми!.. Возьми и поиграй,
Да не стесняйся и за мной все повторяй!
Мой Бог, ты вставил. Ах, не прячь свои глаза,
Сама я знаю, что туда тебе нельзя.
Но нет прелестнее на свете ничего,
Чем ошибаться нам, меняя статус кво![5]
Еще, еще!.. Как избежать мне этих мук,
А в этой дырочке мой пальчик, милый друг!
Человек и человек — люди,
яйцо и яйцо — муди.
Мои богини! Коль случится
Сию поэму в руки взять —
Не раскрывайте: не годится
И неприлично вам читать.
Вы любопытны, пол прекрасный,
Но воздержитесь на сей раз:
Здесь слог письма для вас опасный.
Итак, не трогать, прошу вас.
Все ж, коли слушать не хотите,
То так и быть, ее прочтите.
Но после будете жалеть:
Придется долго вам краснеть.
Дом двухэтажный занимая,
В родной Москве жила-была
Одна купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.
Покойный муж ее, детина
Еще не старой был поры,
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.
На передок все бабы слабы,
Скажу вам прямо, не таясь,
Но уж такой ебливой бабы
И свет не видел отродясь!
Муж молодой моей купчихи
Был безответный парень, тихий
И, слушая жены приказ,
Еб ее в сутки двадцать раз.
Порой он ноги чуть волочит —
Хуй не встает, хоть отруби!
Она ж и знать того не хочет —
Хоть плачь, а все-таки еби!
Подобной каторги едва ли
Продержит кто. Вот год прошел,
И бедный муж в тот мир сошел,
Где несть ни ебли, ни печали.
Вдова ж, не в силах пылкость чрева