— Представь, брат Ахмед, ты идешь по дороге. Светит солнце, воздух неподвижен, тебя мучает жажда. Тебе очень хочется пить, но воды нигде нет, и ты знаешь, что поблизости ее не найти.
Тут Ахмеду и взаправду так захотелось пить, что он судорожно схватился за чайник, трясущимися руками наполнил чашку и тут же, обжигая губы, осушил ее.
— И ты идешь, — продолжал Али, — и не знаешь куда направиться. Идешь, и идешь, и разум твой засыпает, мучимый жаждой и усталостью, глаза слипаются, ты перестаешь чувствовать ноги и не понимаешь, кто ты, и зачем оказался в этом месте.
Перед глазами Ахмеда возникла раскаленная дорога, мерно покачивающаяся в такт шагам.
— Видишь? — спросил Али.
— Да…
— Ты молодец. Твой путь продолжается бесконечно долго, и цель его уже потерялась. Но вот ты видишь большую ящерицу, перебегающую дорогу. Она остановилась и смотрит на тебя. Для ящерицы жара — это жизнь, она определена Всевышним в эту пустыню, она радуется каждой секунде существования. Она смотрит на тебя и не думает ни о чем — откуда взяться мыслям в голове ящерицы. А ты думаешь, что смерть прекрасна, и только она может дать покой и избавление.
Али, монотонно и тихо ведущий рассказ, четко выделил слова про смерть. И Ахмед услышал — под веками закрывшихся глаз забегали зрачки, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине собственного сознания.
— Ящерица смотрит на тебя, — сказал Али прежним ровным голосом, — слегка покачивая гибким хвостом и выбрасывая из пасти длинный раздвоенный язык. Что в ее глазах? Ничего. Это же ящерица. А ты идешь по дороге, упирающейся в далекий горизонт, солнце и раскаленная пустыня расстилается перед тобой… Правда, брат Ахмед?
Ахмед вздрогнул и открыл глаза. Почему-то из всего рассказа осталось единственное воспоминание — про прекрасную смерть и избавление. Все остальное словно растворилось в воздухе.
И Ахмед Хаджибеков по прозвищу Бес заплакал.
— Ничего, — сказал Али, — плачь, брат Ахмед. Нам нужно много о чем поговорить…
Султан проснулся в отвратительном расположении духа. Голова была тяжелой, словно вчера поработала боксерской грушей, а плечо, простреленное три годя назад, ныло, как перед сильной грозой. Султан повернулся на бок, накрылся с головой одеялом и попытался снова заснуть.
Не получилось. Странное ощущение не давало успокоиться. Сердце металось в грудной клетке в ритме лезгинки, и каждый удар его тяжело отдавался в затылке.
А все проклятый сон! Бывает такое: привидится какой-то бред, а потом думаешь — а что это было?
Бред — очень правильное слово для описания ночных видений. Яркий такой, сочный, въевшийся в память как ржавчина в железо.