Щепкин достал часы, проверил время.
— А я, увы, не могу. Дела-с… Нужно же обеспечить нас финансами, причем с запасом. Кто знает, что вам еще потребуется?! Хочу быть готовым ко всему. Кстати, мои телефоны помните? Хорошо. Звоните, если что.
Он встал, кивнул режиссеру.
— И не забудьте, поезд уходит в три. Приезжайте на вокзал на час раньше. Будет время спокойно устроиться и обсудить дело. Хорошо?
Не дожидаясь ответа, капитан пошел к выходу, про себя прикидывая, не перегнул ли он с ролью мецената и не отпугнул ли жесткими условиями Зинштейна. Тот мог и передумать. Хотя не должен. Слишком хороша приманка. Перспективы, успех, слава.
Щепкин поймал себя на мысли, что ему стало жаль простоватого наивного парня. Ведь он едет, чтобы снимать настоящий фильм. И не догадывается, что это только прикрытие операции контрразведки. Что с ними будет, когда все станет известно? Как бы с ума не сошел. Надо потом присмотреть за ним, поберечь.
Капитан дошел до дверей, когда почувствовал укол чужого взгляда. Встал у зеркала поправить воротник рубашки, глянул в отражение. За спиной никого. Показалось? Бывает. С этой морокой последних дней и не такое привидится.
Он вышел в услужливо открытую швейцаром дверь и пошел к авто. До отъезда мало времени, надо закончить приготовления. Но сперва обсудить ситуацию с группой. И выработать окончательный план.
…Все утро Григорий провел в разъездах. Побывал на двух малинах, заскочил к одному барахольщику, потом нашел двух мелких шавок, которых пока до серьезного дела не допускали и использовали больше постоять на шухере.
— Сидите у бабая, ждите. Если что — свистну. Поможете — не обижу, развяжете помело — укорочу их до пупка. Ясно?
Шавки почтительно закивали. Для них Скок — большой авторитет, его слово — закон. Отказать такому в помощи — поставить на себе крест в воровской жизни.
— Не сумлевайся, Скок, — веско сказал тот, что повыше. — Сделаем!
Григорий поморщился. После Европы он свою кличку слышать спокойно не мог. Знакомцы это давно подметили и больше называли его по имени. Даже брательник, разок в шутку решивший дать подзатыльник младшому брату, получил он него чувствительный тычок в живот и вполне серьезное предупреждение: «Не замай». Мишка все понял верно и называл брата Гриней. Только отец все кривил губы и на людях называл его Скоком. А наедине тоже Гриней.
— Ждите, — повторил Григорий и поехал дальше.
Что в городе идет облава, он уже знал. И знакомые рассказали, и барахольщик намекнул. А сейчас увидел и сам. То и дело мелькали фигуры городовых и жандармов, иногда проскакивали пролетки и авто, в которых тоже сидели обмундированные легавые. Трясли малины, хаты воров, обкладывали трактиры и кабаки.