Отлежавшись у стога, он с большим трудом стянул с ног сапоги, вылил из них воду, выжал портянки и снова намотал их на посиневшие от холода ноги. Сидел долго и неподвижно, пока тело окончательно не охватила жуткая лихорадочная дрожь. Несказанной и жестокой была печаль его: никто не ждёт, никому не нужен. Ни душой, ни телом обогреться не у кого.
С горы он видел свой дом. Стоит, как и прежде, под высокими тополями окнами на улицу. Но и он теперь чужой для Сволина. Сноха Клавдия осталась в нём, проводив сначала мужа, Степана, а через четыре дня — и свекора. «Кто знает, с кем теперь Клаша коротает дни, — размышлял Сволин. — Молодая да здоровая баба жить в одиночестве не станет. Без мужика ей — усушье, как скошенной траве под солнышком. Да и то надо в разумение взять — к чему я ей. Ни отец, ни брат». И вдруг как током его резанула спасительная мысль: «Надо разузнать о сыне, Степане. Отец я ему!»
Жену свою Сволин схоронил за год до начала войны. Теперь вспомнил и о ней, и омрачился душой: «Должно, теперь ни куста, ни креста над моей Улитой. Земля, она как море, никому не скажет, где и кто погребён. И я там буду, и обо мне она будет молчать пупырышком могильным».
Сглотнув скупую слезу, он рывком вскинул голову и заклекотал, забулькал в диком хохоте, и сивая бородёнка его, как клок нечесаного волокна, тряслась. Внезапно прервав хохот и скрежетнув зубами, он взбросил вверх крепко сжатый кулак, и глаза его вспыхнули отточенными лезвиями. Дребезжащий голос его полоснул размокшую сумеречную тишину:
— Нищий я? Хо-хо-хо!.. Нате-ко, выкусите, калхознички! Сегодня я — совсем пропащий нищий, а завтра — знатный английский богач. Золото! Зо-ло-то!
Но, поймав себя за язык, враз осекся: «Тоже разошелся! Вспомнил бабу, а бахвалишься золотом. Бежать надо их, баб-то. Баба, она что ягода на болотной кочке, дотянешься до неё, пригубишь, а душа все едино голодной останется. Баба да бес — один в них вес. Золото — иная статья. Золото — стержень, на котором вся жизня держится. А оно у меня есть, и много его. Надо с умом великим к делу подойти — высоко поднимусь».
«Как сделать это?» — спрашивал глубинный голос его сердца.
Спрашивал и не получал ответа, потому что сам Сволин не видел его пока ясно.
Мохнатой серой шапкой накрыл землю ранний пасмурный вечер. Где-то позади Сволина, за косогорами, рычал единственный на всю округу трактор. Дома и постройки в Крутоярах потеряли контрастность своих очертаний, расплылись подобно чернильным пятнам на промокашке. А ещё через час — слились воедино, словно враз, одним махом перечеркнула их большая кисть маляра.