И тепло ласкового податливого тела.
Порыв ветра.
Торопливые руки скользнули под одежду, лаская его спину. Мокрая ткань липла к коже, мешала, и он рывком сдернул рубаху через голову, швырнув на верстак.
Молния.
Раскат грома.
Косые потоки ливня хлестнули по разгоряченной спине.
Грехобор целовал запрокинутое лицо, собирал губами дождевые капли, катившиеся по раскрасневшимся щекам.
Сильные пальцы очертили линию позвоночника, заставляя Василису выгибаться, захлебываясь блаженством.
Молния.
Гром.
Порыв ветра.
Дождь, летящий в лицо, остужающий пылающую кожу.
Вскрик. Горячие губы касаются груди, облепленной тонкой насквозь мокрой тканью.
Долгий протяжный стон:
— Йе-е-е-н…
Слабость, шум крови в ушах, нетерпеливость. Ближе! Маг подхватил жену под бедра, недрогнувшей рукой смахнул с верстака все, что на нем лежало, усадил Василису, жадно и безостановочно целуя.
Молния.
Стон.
Раскат грома. Шум дождя.
Еще, еще сильнее…
И снова вспышка и раскат грома, только уже не снаружи, а внутри тела, жаркая волна стихийного наслаждения, удовольствие, потоком несущееся по венам…
Они никак не могли успокоить дыхание. Не хотелось отстраняться, двигаться, говорить. Василиса слушала стук сердца мужа, глядя через его плечо на сплошную стену дождя. Наверное, ей следовало зябнуть, но под кожей неслись горячие токи. Не было ни неудобно, ни стыдно. Просто уютно и хорошо, настолько хорошо, что она впервые озвучила то, что проговаривала про себя много раз:
— Я никому тебя не отдам.
Его сердце на мгновение замерло, а потом губы скользнули по нежной шее к уху:
— Даже если отдашь — не уйду. И тебя не отпущу.
От этих слов горло у Василисы судорожно сжалось, и она снова потянулась к мужу.
Она мчалась прочь от этого места, прочь от дэйна, Грехобора, Василисы, прочь от воспоминаний. Прочь от себя.
Слепой дождь бил по лицу, смешиваясь со слезами. За что ей это? Зачем? Она девять лет мучилась, пыталась убежать от себя, от прошлого. Девять лет безжалостно вырывала из памяти все, что было связано с ним, и все напрасно! Один взгляд, и понимание накрыло волной: она его любит. Несмотря ни на что. Любит. Все еще любит.
Повитуха споткнулась и рухнула на мокрую мостовую. Рыдания сотрясали худое тело. Не было сил подняться. Ничего не хотелось. Только лежать здесь в канаве. И здесь же умереть. Или хотя бы забыть. Навсегда. Но воспоминания упрямо возвращались к тому времени, когда он был рядом. За что?
— За что-о-о? — глухо прорыдала она, уткнувшись лбом в сырую мостовую.
А спину десятками холодных плетей хлестал и хлестал дождь.