Днем все были оживленны, первые удачные траления принесли возбуждение, приподнятость настроения. Но чем бы ни начинались разговоры на море, кончаются они всегда трепом о женщинах. Сам никогда в обсуждении этой темы не участвую, но и запретить моим командирам тешиться воспоминаниями, добрая половина которых построена, разумеется, на вымысле, было бы жестоко. Кстати, я заметил, что помполита они больше стесняются, боятся ли, нежели меня. Стоит Викторычу сесть за стол, женская тема мгновенно иссякает.
Несмотря на то что подобной болтовней прямо-таки пропитан воздух, следы желания отсутствуют. По крайней мере, о себе могу сказать это со всей определенностью. Почему такое происходит? Свежий морской воздух, размеренность бытия, режим? Или, как об этом попусту треплются на каждом судне, бром, который якобы подсыпает нам доктор в компот… Не знаю, но этим доволен, хоть подобных забот у капитана Волкова нет.
Хлопоты начались именно там, где ожидал. Вечером второй штурман раздобыл у матроса, ведающего судовой лавочкой, несколько бутылок одеколона «Ориган», выкушал их в гордом одиночестве и заявился ко мне, покачиваясь, с категорическим требованием списать его и отправить в Мурманск на первом же судне. У него, дескать, больной желудок, и он вовсе не желает гробить здоровье у черта на куличках…
Разговаривать с ним не стал. Вызвал старпома и приказал уложить в койку. А в ночную вахту на мостик не пускать. До моего особого распоряжения.
Знал, конечно, что и протрезвится он, и прощения просить будет, и что пущу его потом на мостик, но эту вахту он просидит в каюте. Нет наказания страшнее, чем отстранение от вахты в море. Человек уже втянулся в общесудовой ритм, вахта идет за вахтой, и вдруг его вынимают из этого колеса и предоставляют самому себе. Неуютно становится, беззащитен тогда человек от всяческих комплексов, плохо бывает ему…
Пришел старпом и сказал, что Евсеев спит. Никакого желудка у него нет, сообщил старпом, то есть, поправился он, желудок есть, однако ни хрена с ним не приключилось. Здоровый он малый, ишь как «Ориганчик» хлещет… Темнит оттого, что ревность задушила, радиограммы нет от молодой жены. Пусть отоспится, и тогда наутро мы ему почешем спину, заодно и желудок вылудим.
Выслушал я старпома и кивком головы отпустил его. А сам подумал о Евсееве: зачем ты ходишь в море, паренек, коль ревность так тебя съедает? Тут и свихнуться недолго, доводилось мне видеть еще те картины. Сидел бы дома али девку такую нашел, которой бы верил как самому себе.
И тут же вспомнил о Галке. Ведь ей еще больше чем себе верил…