— Два БМРТ, два БМРТ! Кто там идет по правому нашему борту с ходовыми огнями курсом зюйд-ост?
— «Хабаровск» перебегает, «Хабаровск»… Мешаем вам, что ли?
— «Хабаровск», ответь «Восходу».
— Слушаю тебя, Витя.
— Добрый вечер, Володя. Как жизнь?
— Твоими молитвами, дорогой. Что имеешь?
— Нижнюю пласть оторвало… Две тонны, правда, вынул.
— Если хочешь жить спокойно, но иметь мало рыбы — возьми поглубже. Хочешь рыбу — иди помельче, но будешь постоянно рваться…
— Как в сказке, да? Пойдешь налево — голову потеряешь, направо…
— Уж такая у нас планида, Витя, рыбацкая наша звезда, мать… А мы забегаем… Сейчас буду спускать. Ну будь. До связи.
— А я подскочу к иностранцам, что-то они неспроста все сбились западнее, поближе к свалу. Пойду, Володя… До связи.
Как-то в первом часу ночи я просматривал судовой журнал. На смене вахт определились по системе «Лоран» и нанесли точку: 56°33′ нордовой широты и 58°19′ вестовой долготы… Вдруг из динамика радиотелефона раздался вопль:
— Люди! Где вы?
Взял трубку.
— Четыреста сорок пятый слышит глас вопиющего в пустыне… Кто это?
— Привет, Володя! — кричит в эфире жизнерадостный голос. — Доброй ночи!
Ага, это моего второго штурмана. Видимо, однокашник. Передаю Евсееву трубку.
— Ты чего кричишь, Виктор Сергеевич, — вполголоса говорит он. — У меня тут мастер в рубке…
— И чего ему не спится, старому козлу? Или думает, что он своим видом треску…
Мне так и не узнать, что я смогу поделать с треской своим видом. Смущенный штурман с треском отключает радиостанцию, кладет трубку, поворачивается и видит только спину капитана, уходящего в свои покои.
Капитанов тоже терзает зуд остроумия. Уж это, на мой взгляд, им вовсе ни к чему. Ладно уж салага-штурман вякнет что-нибудь ночью от великой тоски по дому. Его и услышат такие же пацаны да еще рулевые. А капитаны острят днем, их слышит весь флот.
Особенно изощряется мастер с 247-го, фамилия у него Топор, но все называют капитана Топор. Любит поболтать в эфир и Анатолий Маркович Гончаров. Вот образец их юмора. Спрашивают Топора: сколько поднял? Семь тонн, отвечает. И манерничает при этом: «Удивляюсь, как это мне посчастливилось. Придется давать РДО в Мурманск, пусть там пляшут от радости».
Мой старпом определил этих остряков одним словом. «Колуны», — сказал он и сплюнул в сердцах.
Однажды я не выдержал, мальчишеское озорство взяло верх, включился в радиохохму.
Перед обедом динамик завопил:
— Кто поднял десять тонн? Ответьте «Некрасову»!
И тут я безымянно подыграл. Вступил в разговор:
— Не десять, а двенадцать…
Мгновенно в эфире воцаряется тишина. Разом прекращаются все разговоры, капитаны и штурманы внимательно слушают.