— Сейчас приеду в порт и заберу тебя, — сказала Валя. — И покормлю обедом… Ведь маковой росинки во рту небось не было за целый день.
— Мне не хочется, — сказала я. — А ее здесь так и не было, Валя…
Я говорила о Журавской.
— Вот и хорошо, — неопределенно ответила она. — Сейчас приеду.
Когда я вернулась в приемную, главного инженера там не было, а вокруг на все лады обсуждали последние новости:
— Как они доберутся до дому?
— На плавбазе доставят. И всех делов-то…
— Хорошо, что люди все живы.
— Да, жертв вроде бы нет. Говорят, что всех спасли…
— Не всех… Будто бы капитан остался на судне. Не захотел покидать.
— Чего это он? Али суда убоялся?
— Вот если б погиб кто… А раз всех забрали, то зря!
Теперь женщины говорили вовсе другими голосами. Они облегченно вздохнули, узнав, что на этот раз их мужей миновала лихая рыбачья доля. Конечно, жаль им было и капитана, хотя они явно осуждали его за непонятный для них поступок, но радость от доброй вести так и рвалась наружу из просветленных, успокоившихся душ.
Я медленно повернулась к двери и, ни на кого не глядя, неверными шагами направилась к выходу.
Оживленно говорившие вокруг женщины замолкли и удивленно смотрели на вымученную жалкую улыбку, неестественно застывшую на моем лице.
Не знали они, эти рыбацкие жены, что жертвы были уже в первый момент катастрофы и что на «Лебеде» находилось два капитана.
«Лебедь» резко качнуло, и, когда судно выправилось, стало заметно, как увеличился крен на левый борт.
Рябов выругался сквозь зубы, почувствовал на себе взгляд, повернулся и увидел, как Решевский, он стоял в другом углу рулевой рубки, отводит глаза.
Размышляя о том, что сейчас делается в машине, как туго приходится стармеху Иконьеву и его ребятам, Рябов исхитрился подумать о двусмысленном положении дублера. И в самом деле, наступил тот момент, когда возникает наконец острая потребность в строжайшем единоначалии, вот теперь и проявляет себя не стоящий никаких вахт капитан в полной мере. У каждого члена экипажа четко расписанные, выверенные горькой практикой морских аварий обязанности, и только дублеру капитана попросту нечего делать сейчас… Но ведь он, Решевский, тоже капитан… И не может оставаться безучастным, когда гибнет судно.
«Еще не гибнет, — строго заметил самому себе Рябов. — Я пока держусь, не имею права не продержаться…»
Он вспомнил, что Решевский уже спрашивал у него разрешения уйти в машину, где пытались залатать дырищу, что проделал им айсберг, но Рябов сказал, пусть остается на мостике.
Только зачем он здесь? Торчит в углу, будто укоряющая совесть. Решевский ведь отговаривал его… Ну да ладно, чего уж там, не нужны сейчас никакие угрызения. Они расхолаживают, теребят волю, а ее нужно в комок, в кулак, в железную узду! Вот так…