Со Стасом мы дружески сошлись, кажется, во втором классе, уже ближе к весне. Я научился к тому времени читать, а читать было нечего. Однажды возвращались со Стасом из школы, и Стас обмолвился, что у него есть своя библиотека.
— Дай что-нибудь почитать, — попросил я.
— Сейчас вынесу. Подожди здесь.
С этими словами Решевский исчез, а когда вернулся, в руках держал фурмановского «Чапаева», «Сказки» Гауфа и «Мальчика из Уржума» Голубевой. Это были первые мои книги.
Так началась наша дружба. Она была немного странной, неровной, иногда прерывалась, не по нашей, правда, вине…
Отец Решевского был всамделишным профессором медицины. Человек он был пожилой, на наш мальчишеский взгляд, конечно, и в городе большая знаменитость. Стас был единственным сыном в семье, жили они в просторном каменном флигеле.
Когда наступило лето, мать отправила нас с Люськой в совхоз, к бабушке и теткам в Червленые Буруны. В деревне с продуктами было полегче, и мы поехали туда подкормиться.
Стаса я не видел до осени. И когда в школе начались занятия, он пригласил меня к себе домой.
Открыла нам немолодая женщина в темном платочке: Решевские держали домработницу. Она придирчиво осмотрела меня, заставила тщательно вытереть ноги у порога.
А потом ухватила Стаса за плечо и повела по застекленному коридору-веранде. Я остался стоять у дверей, переминаясь с ноги на ногу и прижимая к груди сумку, сшитую мамой из старенькой ее юбки.
Я повернулся уже к двери, чтобы уйти отсюда, как за спиной услышал Стаськин голос:
— Что ж ты стоишь, Волков? Идем обедать…
Потом мы ели нечто вкусное, не помню, какое именно блюдо довелось мне отведать, осталось лишь чувство изумления, которое пришло ко мне тогда.
У Решевских была огромная библиотека.
— Это папины книги, — сказал Стас, обводя рукой застекленные полки, — а мои там…
У себя в комнате он подвел меня к шкафу с книгами.
— Выбирай, — сказал Стас.
С замирающим сердцем принялся я рассматривать книжные богатства моего друга и не заметил, как в комнату вошла и остановилась позади его мать. Ее рука легла на мою голову, и тогда я обернулся.
— Здравствуй, мальчик, — густым голосом сказала мать Стаса. — Тебя зовут Игорь?
Я хотел кивнуть, но рука ее затруднила движение.
— Игорь Волков, — выговорил я наконец.
— Мне Стасик рассказывал о тебе. Любишь книги?
— Люблю…
Голос у меня пропал, я почувствовал стеснение особого рода, когда ощущаешь неприязнь, исходящую от стоящего рядом человека, и последнее слово произнес шепотом.
Тут она сняла руку с моей головы, теперь я мог не отвечать ей, а молча кивнуть, соглашаясь. Мать Решевского снова протянула ко мне руку, будто намереваясь обнять за шею, я повернулся к книжному шкафу и вдруг почувствовал, как, отогнув воротник рубашки, она быстро оглядела его.