В трех километрах от переднего края разведчики слезли с машин и в ожидании темноты прилегли на землю. Костюмы, обшитые листьями, терялись в траве. Среди зеленого моря белели островками лица, жадно смотревшие в вечернее небо: кто знает, не в последний ли раз?
По спинам холодком пробежала дрожь.
«Маме не успела ответить», подумала Наташа.
Аршинов чутьем угадал, что дрогнули, сжались сердца ребят. Тоном завзятого балагура-конферансье он объявил:
— Итак, через полчаса начинается представление! Известный чемпион Попрышкин…
Через полчаса «представление» началось…
Разведчики бесшумно вылезали из окопа боевого охранения на нейтральное поле.
И как назло из-под облаков, внезапно поднявшихся кверху, вывалился не нужный никому месяц.
Залегли. До немецкой проволоки оставалось шестьдесят метров. За проволокой темнел бруствер неприятельской траншеи.
На нейтральное поле обрушился артиллерийский шквал.
— Без фрица мы не уйдем отсюда, — передал Аршинов по радио генералу.
— В добрый путь, в атаку! — ответил генерал из траншеи боевого охранения.
На месяц набежала тень.
— Вперед! — справа налево передалось по цепи.
Цепь дрогнула и поползла извиваясь.
— Встать! — передалось справа налево.
— Встать!
И сразу вражеская траншея превратилась в пропасть, в бездну, в последний край, которым кончалась жизнь и земля. Наташа оторвалась от травы. В спину ударил ветер. Она побежала. Перед проволокой Попрышкин выбросил из руки свернутую гармошкой плащ-палатку, натянутую на короткие колышки, и встал на одно колено. Плащ-палатка перекинулась мостом через трехкольное заграждение.
И все, что совершалось дальше, походило на быструю смену кадров, когда киномеханик из озорства пускает ленту на предельную скорость.
Гранаты. Пустые траншеи. Малиновая ракета: «Дайте отсечный огонь!». Разрывы. Чье-то распоротое бедро. Бинт. Рядом с ячейкой для пулемета — немец. Попрышкин прижимает его к стене. Автоматная очередь… Голубая ракета: «Отход». Аршинов бежит последним. Дымовая завеса. И опять проволока!
И только здесь мысли снова обрели способность следовать одна за другой. Дым вплетался кольцами в предрассветный туман. Нужно было как можно скорее возвращаться в свое расположение. Наташу и разведчиков, которые держали пленного, Аршинов пропустил вперед.
— Смотрите, если «языка» не убережете! — крикнул Аршинов.
Целина ничейного пустыря ежесекундно взрывалась и взлетала вверх. Пленный уже не вырывался. Его не нужно было тащить. Он бежал сам. Он стремился лишь к одному: миновать нейтральное поле.
Немецкие батареи неистовствовали. До нашей траншеи оставалось полкилометра. Бегущих догнала мина. Пленный прижался к земле. Разведчики прикрыли его своими телами.