Я разрешал своим уланам выходить за пределы посольства лишь четверками или в большем количестве, в сопровождении минимум одного уоррент-офицера. Это им не нравилось, и даже капитан Меллет считал мои меры чересчур строгими, но после того как полдюжины его пехотинцев были избиты до полусмерти в «случайных» пьяных драках, он отдал такие же распоряжения.
Как бы то ни было, немногие из моих подчиненных выказывали желание гулять по городу. Я устроил у нас армейскую таверну, закупив вдоволь вина и крепких напитков, и продавал их по оптовым ценам, а что касается еды, то в наших кухнях всегда было вдоволь вкусных блюд, приготовленных по нумантийским рецептам.
Что касается секса... у нас были шлюхи, привезенные в обозе Куррамской Легкой Пехоты, а туземная прислуга в основном укомплектовывалась женщинами. Поскольку они состояли на жаловании у Иршада либо у Ферганы, то их отбирали не столько за талант к уборке помещений или чистке посуды, сколько за внешний вид и общительность. Почти все они были молоды, довольно красивы и очень дружелюбны.
Их отношения с солдатами меня не касались, поэтому я не интересовался, с кем спит тот или иной человек, когда он не находится на боевом посту. В Кавалерийском лицее меня учили, что шпионы высоко ценят «постельные беседы», и это беспокоило меня в течение нескольких дней, пока я не пришел к очевидному выводу: разговоры в постели не могут причинить вреда, если тот, кто болтает, не знает ничего важного.
На самом деле у нас было мало секретов; бо льшую их часть знали мы с Лейшем Тенедосом и капитаном Меллетом. Были, правда, кое-какие сведения, которые противник мог выведать у глупого или пьяного улана — например, время смены караула или местонахождение постов, — но я очень часто менял и то, и другое.
Сам я спал в одиночестве, согласно заветам отца. Правда, я еще и сейчас помню одну молодую женщину, ухаживавшую за цветами в наших комнатах. Она была смуглой, с быстрой пугливой улыбкой. Кроме того, у нее были полные груди с розовыми сосками и стройные бедра, которые я увидел однажды, когда она «подумала, что я вышел» и переодевалась в моей комнате, пока я принимал ванну. Уверен, что со временем мы бы оказались в одной постели, но как раз времени-то у нас и не оставалось.
Лейш Тенедос немного удивлял меня: я не раз видел женщин, выскальзывавших из его комнат в неподобающий час, и однажды, проходя мимо кухонной кладовой, услышал отрывок разговора, перемежавшегося веселым хихиканьем: «Ах да, волшебник знает толк в любви и склонен к необычному, но есть одна странная...» — но тут мои шаги были услышаны, и я так и не узнал, в чем заключалось это «необычное». Однако чем больше я думал об этом, тем меньше это для меня значило. Тенедос не был женат или же никогда не упоминал о своей супруге. Какая разница, спит ли он в одиночестве, или с женщиной? Кейтские нравы едва ли можно было назвать строгими, и чем более высокое положение в обществе занимал человек, тем распущеннее он становился. Я больше не размышлял на эти темы. Тенедос был моим начальником, и, кроме того, я полагал, что у него хватит благоразумия не болтать о своих любовных утехах.