— Да всегда готов. — Себастьян поскреб ступней о мраморную чашу. Ступня зудела, а чаша была приятно прохладна.
— Вот и ладно, тогда пошли…
— Куда?
— Для начала — к дому, а там ты мне скажешь, куда именно… историйка-то дрянная вырисовывается, Себастьянушка. — Аврелий Яковлевич протянул лопату. — На вот, орудие труда…
Лопата была хорошей, с отполированною до блеска ручкой, с блестящей, острой, как лезвие ножа, кромкой. От нее пахло кладбищем и еще храмовыми свечами. И Себастьяну меньше всего хотелось прикасаться к сему зловещему инструменту черной волшбы и некромантии.
— Бери-бери, — свою лопату Аврелий Яковлевич привычно пристроил на плече, — руками землю копать, оно вовсе несподручно… и пойдем, часа два есть, чтоб управиться.
Пришлось брать.
И идти, шлепая босыми пятками по траве. Лужайки, радовавшие глаз приятной своей зеленью, в ближайшем рассмотрении оказались коварны, мало того, что росы ныне выпали щедрые, так и в босые ноги Себастьяна норовили впиться то острые камушки, то сучки какие-то, каковых в королевском парке не должно было бы быть. Аврелию-то Яковлевичу хорошо, он в высоких сапогах с лаковыми галошами, ему что трава, что кусты ежевики — не помеха. Идет себе, говорит.
Рассказывает:
— Миндовг Криворотый был презанятнейшей личностью… Помнится, я в те годы только-только начал дар свой осваивать, а дело сие долгое, неблагодарное, не до королей было, все больше собою занимался, но про него слышал… да и кто не слышал-то? Сейчас-то в школах учат, дескать, народный просветитель, школы открывал, приюты для бедных… так-то оно так, открывал… и школы, и приюты, и академию вот для девиц неимущих, с тем чтобы балету их учить… или на актрисок… нет, и учили, конечно, тоже. Королевский театр не только у нас славился, по всей Эуропе гремел.
Аврелий Яковлевич остановился у границы кустов.
— Но это — только малая часть… в те-то годы Миндовга все больше Охотником называли… что до баб он слабость великую имел, тебе, думаю, объяснять не надобно. — Сбросив лопату с плеча, Аврелий Яковлевич воткнул ее в землю. — По первости его забавы были… обыкновенными, скажем так. И девок он не обижал, вона, целую домину отгрохал… ее в народе так и именовали — Цветником. Свозили девок со всего королевства, больше из крестьянства, ну или второго сословия, того, которое победней. И рады были родители, платили-то с казны за красавиц полновесным золотом. Да и то, знали, что в Цветнике и обуют, и оденут, и спать на шелка уложат, а как надоест красавица, то и мужа ей подыщут. Охотников хватало на королевские милости… тогда аккурат с Хольмом очередная война закончилась, и к нам Висловка отошла, да Бахтичья волость, была землица, чтоб раздавать.