— К дьяволу полицию, — ответила Лавиния, смеясь. — Шатун находится за миллионы километров отсюда. Вернется не раньше, чем через несколько недель. Полиция его арестует, вот увидишь. А фильм на редкость забавный, верно?
Улицы были чисты и пустынны. Ни одной машины, ни одного грузовика, ни одного человеческого существа в поле зрения. Яркие лампы еще освещали витрины магазинов с восковыми манекенами. Их пустые глаза следили за тремя женщинами, идущими по дороге.
— Сделают ли они что-нибудь, если мы закричим?
— Кто они?
— Манекены… те, что в витринах.
— О! Франсина.
— Ну ладно!..
В витринах стояли сотни людей, неподвижных, безмолвных, и только три человека шли по городу, три человека, шаги которых гремели, как ружейные выстрелы, когда каблуки ударяли по камням мостовой. Красная неоновая вывеска мигала и жужжала, словно насекомое, которое вот-вот умрет.
Три женщины прошли мимо.
Знойная и раскаленная, протянулась перед ними длинная улица. Высокие деревья, чуть тронутые ветром, стояли на страже с обеих сторон идущих женщин.
— Сначала мы проводим тебя, Франсина.
— Нет, это я вас провожу.
— Не будь смешной. Ты живешь ближе всех. Если вы проводите меня, вам придется переходить лощину одним. И если какой-нибудь падающий лист заденет вас, вы тут же умрете со страху.
Франсина предложила:
— Я могу переночевать у тебя. Ведь это ты у нас самая красивая!
— Нет.
Издалека они виделись тремя изящными силуэтами, скользящими по призрачно-белесому морю лунного света. Лавинии, смотревшей на деревья, проплывающие слева и справа, и слушавшей своих подруг, казалось, что ночь торопится. Они продвигались медленно и, в то же время, выглядели бегущими. Все предметы принимали цвет блистающего снега.
— Споем, — предложила Лавиния.
Они запели, тихо, спокойно, держа друг друга под руки и не оборачиваясь назад. Под их ногами шевелился тротуар, шевелился, остывая.
— Послушайте, — сказала Лавиния.
Они слушали летнюю ночь, сверчков, далекий перезвон часов над зданием суда, отбивающих три четверти двенадцатого.
— Послушайте.
В темноте хлопнула дверь веранды. Мистер Терль стоял в одиночестве на крыльце дома, докуривая свою последнюю сигару. Проходя мимо, они заметили розовое свечение, возникающее то слева, то справа от него.
Один за другим гасли огни. Теперь все они были потушены: в больших домах и маленьких, на верандах, выключены электрические, прикручены керосиновые лампы, задуты свечи. И все казалось закрытым стенами бронзы, железа, стали. «Все упаковано, — думала Лавиния, — уложено в ящики, расставлено по местам». Она представляла себе этих людей, лежащих в кроватях, освещенных лунным светов; все дыхания смешивались в ночи жаркого лета; каждый чувствовал себя в безопасности. «А мы, — думала она, — мы здесь, слушаем шум наших одиноких шагов, звучащих на тротуаре, еще горячем от дневного солнца. И над нами уличные фонари раскачивают миллионы причудливых теней, отражающихся на дороге».