Ловушка для опера (Сухаренко) - страница 23

Алефтина увидев в начале вагона румынского пограничника, выдернула из-под головы Хлыста подушку, и словно Александром Матросовым закрыла его «амбразуру».

Все приготовили паспорта. Пограничник проверил три паспорта, а попытка сверить фотографию на последнем, заставила его уткнуться взглядом на подушку между ног русского туриста. Лицо пограничника исказила гримаса аналогичная, наверное, той, которая возникает когда наступают на собачее испражнения. Пограничник вышел. Вслед за ним вылетела подушка, посланная спящим алкоголиком, нуждающемся в воздушной вентиляции. В этот момент вошла румынка в форменной одежде таможенной службы. Все присутствующие протянули ей декларации, пытаясь отвлечь ее от национального позора, но женщина, не смотря на свой маленький рост, Это увидела прежде всего.

– Маниакаль! – она как ошпаренная выскочила от протянутых деклараций, и пробежала весь «русский» вагон не решаясь больше подвергнуть риску свои христианские ценности.

Границу прошли хорошо. Всю ночь и начало утра на экскурсию к их купе ходило все женское поголовье вагона, а может быть и поезда. При этом, до плохо засыпающего Бодряков, доносился женский шепот. Что-то насчет того, что от алкоголизма до педеразма один шаг. А кто-то сказала еще, что ни когда бы не подумала, что эти на верхних полках голубые. Одним словом спалось плохо. Утром проснулся стыд нации, и стал приставать – кто его опозорил, или что-то там еще.

– Тебя погранцы в Румынии отодрали – сострил интеллигент.

Надо было видеть лицо Хлыста.

– За что?

– За бесплатно – хохмил Толстый – паспорт твой не нашли, тебя хотели высаживать. Ты говоришь «выйдите все, я попробую договориться». Мы вышли. Оставили тебя с двумя румынами. Слышим хрипы. Потом они выходят, улыбаясь, а ты лежишь без штанов.

После этого Хлыста не было видно до самого приезда в Болгарию. Казалось, он слился с полкой, расплющился и не дышит. Алефтина то же подозрительно косилась на Бодрякова.

«Дура»!

В Болгарии пересели на автобус и снова стали пить. Хлыста успокоили, рассказав, что на самом деле произошло, и для него, после первого варианта второй показался даже каким-то мужественным и почетным, и он опять погнался за Толстым, обвиняя его в недоливе. Сергей Иванович опять вытащил все ту же бутылку коньяка, но ее опять проигнорировали. Все, и даже женщины. Запасы водки были неиссякаемы. Как пояснили Бодрякову, у этой группы правило: не зависимо от пола, брать столько бутылок водки, сколько дней находишься в поездке. Наверное, что бы не быть пьющим товарищам в тягость. Последнее. Что запомнил опер – это жалобы челноков на каторжную работу и всеобщее желание как-нибудь съездить просто так и отдохнуть. Хотя бы в Албену. Как приехал в гостиницу Бодряков не помнил. Проснулся он один в двухместном номере. Вечерело. Зайдя в ванную, и видя, сушившееся на батарее женское нижнее белье, он успокоился. Алефтина поселилась вместе с ним. Отдых начинается… Не успел он об этом подумать, как в номер ввалилась практически вся группа, довольные тем, что определились с товаром, и собравшиеся в номере у старшей отметить это событие. Бодряков традиционно поставил на столик непочатую бутылку коньяка… Утром в номере и в кровати, кроме Алевтины и Бодрякова оказалась еще часть их группы, которые уже были не в состоянии доползти до номера. Как только они вышли, Сергей Иванович взмолился.