Тома повернулся к Камилю, затем снова к Луи, опять к Камилю — как человек, у которого голова идет кругом:
— Но не хотите же вы сказать…
Он сделал паузу, изображая притворный ужас, затем договорил:
— …что у вас нет своего объяснения на этот счет?
Камиль отвернулся. В такие моменты он чувствовал, что у него поистине чересчур изматывающая работа.
— Разумеется, — спокойно произнес Луи, — у нас есть объяснение.
— О! Ну так поделитесь же со мной!
— Точно так же, как мы полагаем, что вы дали месье Трарье адрес вашей сестры и сообщили ее приметы, — мы полагаем, что вы помогли своей сестре отыскать всех шестерых.
— Но прежде чем Алекс прикончила этих людей… Даже если предположить, что я был знаком с ними со всеми, — он предостерегающе поднял указательный палец, словно подчеркивая всю условность такого предположения, — откуда бы я узнал, где они? Ведь прошло двадцать лет!
— Ну, во-первых, некоторые за эти двадцать лет никуда не переехали. А во-вторых, я думаю, что вы всего лишь сообщили Алекс их имена и старые адреса, а дальнейшими розысками она занималась самостоятельно.
Тома с ироничной улыбкой несколько раз соединил ладони, изображая аплодисменты. Затем резко спросил:
— Ну и зачем же мне это понадобилось?
Мадам Прево всем своим видом демонстрировала, что не боится противника. Она вышла из народа, никогда не купалась в золоте, одна воспитала двоих детей и никогда не слышала ни от кого ни слова благодарности и т. д. — все эти максимы отчетливо сквозили даже в само́й ее манере абсолютно прямо сидеть на стуле. Она явно настроилась на то, чтобы не дать заморочить себе голову всякими досужими россказнями.
Понедельник, шестнадцать часов.
Ее сын должен был явиться к семнадцати.
Камиль нарочно сделал так, чтобы они не успели переговорить между собой.
В первый раз он увидел мадам Прево в морге на опознании, куда ее попросили приехать. Сейчас ей было предписано явиться, ситуация изменилась, но мадам Прево не признавала разницы — свою жизнь она выстроила как цитадель и теперь полагала себя неуязвимой. То, что она собиралась защищать, находилось внутри. И делать это она намеревалась со всей решительностью. В морге она не стала подходить к телу дочери, дав Камилю понять, что это слишком тяжело для нее. Сегодня, глядя на нее, он сомневался, что она и в самом деле подвержена таким слабостям. Так или иначе, несмотря на ее чопорный вид, непреклонный взгляд, молчаливое сопротивление, все эти манеры несгибаемой женщины, было заметно, что ее впечатлило и место, где происходила беседа, и этот маленький полицейский, ноги которого болтались сантиметрах в двадцати над полом. Пристально глядя на нее, он спросил: