— А вот и гувернантка, любовница маркиза — что же тут удивляться, ты только посмотри на нее: молодая, хорошенькая! А маркиза-то погляди, ходит расстроенная — тут совпадение налицо. От меня ничто не ускользнет! Вот эта девушка с крашеными волосами — содержанка одного богатого графа, помещика из Поджибонси. Кто, как не он, покупает ей все эти дорогие наряды? А отец ее только рад… Мне это поведал один ее старый знакомый. Уф, до чего же омерзительна эта пожилая синьора, смотреть противно, как она вечно шамкает: зубов во рту совсем не осталось. То ли дело баронесса — та себе вставила новые: говорят, ездила во Флоренцию к одному американскому доктору и потратила кругленькую сумму. Зато теперь вот прогуливается с офицерами!
Тут Никколо вдруг помрачнел.
— А вот и наш братец пожаловал.
Действительно, в лавку вошел Энрико, прихрамывая больше обычного.
— Что пришел?
— Надо — вот и пришел.
— Полноте, — сказал Джулио, обращаясь к Никколо.
— Я слышал, приходил тот самый молодой человек свататься к Кьярине?
— Ты-то откуда знаешь?
— Что значит — откуда? Она как-никак моя племянница. Ну, что скажешь?
— Да ничего особенного.
— Что говорит, как себя держит?
— Худенький, волосы рыжие, немного малахольный, но в целом выглядит порядочно.
— И что это его к нам принесло! Будем надеяться, это подарок судьбы! И потом он первый — он же и последний, выбирать особо не из чего!
— И что я должен ему ответить?
— Ну, если у них любовь, то зачем же его прогонять! А ты, Никколо, видел его?
Никколо принялся вытирать пыль с сундука, делая вид, будто занят и ничего не слышал. Тогда Энрико сказал:
— По мне, чем жениться — лучше пулю в лоб!
— Как видишь, некоторые думают по-другому.
— Да, потому что они глупы, — Энрико произнес последние слова шутливым тоном, словно готовя публику к своей очередной выходке. — Тоже мне, радость — жениться, чтобы потом у тебя выросли рога!
Сказав это, он сморщился, как мышка, и визгливо засмеялся, брызгая слюной.
Энрико с самого детства был нахален и дерзок: про таких обычно говорят, что ничего путного из них не выйдет. Только угрозами можно было его образумить — он боялся, как бы его не выгнали из дому. В последнее время Энрико стал особенно непокладист; вообще-то жилось ему с братьями неплохо, особенно с тех пор, как в доме появилась хозяйка, так что он старался вести себя сдержаннее. Поначалу он пытался командовать и держался развязно, однако будучи, по сравнению с братьями, человеком недалеким и ограниченным, присмирел. В глубине души он по-прежнему был о себе высокого мнения, и самолюбие его сильно страдало от чужого неодобрения. Энрико постоянно казалось, что братья обсуждают, критикуют его за глаза. Он был мнителен, и даже как будто кичился этой своей болезненной подозрительностью.