За неимением возможности заявить во всеуслышание о происходящем, мне приходится самой заботиться о том, чтобы мое новое «состояние» обрело гласность: «мы разъехались, но не развелись», «в процессе оформления»… Для того чтобы избежать тягостных восклицаний удивления, опередить возможные расспросы, кто да что, и промахи, я сама нарываюсь на вопросы, сама вызываю людей на откровенность, чтобы они услышали мои признания. Коктейли, премьеры, вернисажи — все годится, чтобы заявить о своем несовершенстве, да и что, в самом деле, может быть удобнее всех этих «раутов», если нужно совершить бестактность по отношению к себе, — с этих ни к чему не обязывающих сборищ можно улетучиться, как только дело сделано. Да иногда мне ничего и не надо искать, возможности сами подворачиваются под руку. Так, если меня начинают расспрашивать о последних новостях в стране, нужно только сказать:
— Я уже две недели не читала газеты. Их раньше приносил мне муж…
— Приносил? — удивляется сосед. — Он их, что, больше не приносит?
— Почему же? — я подкармливаю свою отвагу глотком шампанского и, вдохновившись, продолжаю: — Просто он больше со мной не живет. А скоро перестанет быть моим мужем.
Пролетает ангел… Но в Париже этим ангелом является Меркурий, он разносит новости своими ногами с крылышками быстро и далеко. К несчастью, до провинции он еще не долетел, и на следующей неделе я встречаю во время инаугурации своего бывшего университетского приятеля, который знал нас с мужем, когда мы были очень молодые и очень влюбленные друг в друга. Этот мальчишка, которого я не видела лет двадцать, этот герой баррикад 68-го, записной анархист, превратился в пузатого и уважаемого ректора. Но раззяву. Он сжимает меня в объятьях, потом отступает на шаг:
— Дай-ка я на тебя посмотрю. Да ты и вправду еще красотка! — (А как же иначе? В очередной раз облачившись в черное с фиолетовым…) — Знаешь ли, дорогая моя, ты еще вполне можешь пользоваться успехом!
— Успехом, значит, говорите, господин ректор? Ну так вот, это весьма кстати, потому что меня, вот такую вот красотку, только что бросил муж.
По его ничего не понимающему виду мне становится ясно, что я совершила некую бестактность: мне бы надо было подождать нашей следующей встречи, лет этак двадцать, чтобы проинформировать его о смене моего семейного положения, — некуда было торопиться… А я без подготовки обрушила на него известие о собственном поражении, под звуки фанфар возвещая о своих ранах! Он идет провожать меня после церемонии вступления в должность, и, поскольку теперь его очередь, он начинает думать, а я начинаю это понимать, не должен ли он предложить мне закончить этот вечер у него в постели… Но мне рановато еще просить милостыню у «профессорско-преподавательского состава»! Однако это вымученное веселье еще хуже, чем развлечения из милости, я плохо переношу этот стилек «gay divorce», которым меня пичкает мое окружение.