— То есть? — с робкой надеждой интересуется Катя.
— Ишь ты, молодец! Попривыкла поди, — хихикает старушка и чавкает полубеззубым ртом: — Ищут каждый по-свойски. Хто-то дабы приложитися, а хто-то дабы упразднити.
Речь хоть и странная, но вполне понятная: «присоединиться или уничтожить».
— А вы, на чьей стороне? — несмело подаёт голос Выходцева.
— Яз? — неподдельно удивляется ведьма. — Яз сама по себе. Рази такого не бывати?
— Нет, не бывает! — решительно качает головой Катя. — Когда настанет время, придётся встать на чью-то сторону.
— Думаешь придёт? — ведьма перестаёт улыбаться. — Пора определятися? Аль можно так существовать? — Нефритовые глаза цепко разглядывают, проникают в подсознание: ковыряются, проверяют, вызнают. Ощущение не из приятных — даже волосы на макушке шевелятся.
— Пока можно так… — Откуда смелость такое говорить? Как рот вообще открылся без ведома хозяйки лепетать, причём, не зная, что? — Но уже скоро. Особенно по-вашему времени…
— Ишь, кая внимательная, — вновь улыбается бабка. — Моим летам? — голос холодеет. Морозом окатывает с ног до головы. — Ты мои лета не веси — не судити! А вот, когда настанет срок, тогда и решим, кто за кого будети. Ты почто пришла?
— Спросить…
— Вот спрашай, — недобро отрезает ведьма, — и подь отседаль.
— Простите, — сожалеет искренне Катя, — не хотела обидеть…
— Было бы иначе… — ведьма недовольно сжимает губы. — Я сильше, раздавлю аки букашку. Но душа твоя чиста и открыта, поэтому разговор ведётся. Спрашай, пока добрая.
— Кто я?
— Аки хто? — искренне дивилась старушка. — Катька.
— Да что имя? — расстроено трясёт головой Выходцева. — Кто я есть на самом деле?
— Катька! — убежденно твердит бабка. — Твои замашки, дарования, очи, никого не напоминают?
— Кошку, — неуверенно бормочет Катя. — Так сказал кровопийца. Но, это разве может быть правдой? Я ведь до первой смерти обычной девочкой была.
— Опять! — коротко стучит по столешнице ведьма. — Вурдалака встретити. Несколько раз изгибнути. Творишь, что простому люду не дадено. Обличати, что кошка. Родителей потеряти, а все ктому не веси?!
Каждая фраза, достигая цели, бьёт метко и больно — оставляет рубцы в неокрепшем сознании. Катя внутренне сжимается, но… слёз нет, словно запасы исчерпаны.
— Ижно — родительский лыдень! — точно поняв боль и сомнения, вкрадчиво поясняет старуха. — Помнити — ты одна! И должна доколе оставаться таковой, иначе смерть настигнет всякого, хто воздумает тебе поможити.
— Значит, таких, как я больше нет? — робкая мечта встретить себе подобных безжалостно трещит по швам.