Мазур повернулся спиной, просунул руки в окошечко. Звонко лязгнула сталь.
— Там к ним на бечевочке ключик подвешен, — сказал Кузьмич. — Сами уж будете друг друга распечатывать, как окажетесь на месте. Давай и ты руки, голубушка. Нет, точно так же — за спиной сложи…
— Она ж вертолета водить не умеет, — сказал Мазур.
— Зато тебя расстегнуть может в вертолете, как верной супруге и полагается…
— Протягивай руки, супружница Рэмбо, — кивнул Мазур. — Потешь старичка. Ох, как я жажду, Кузьмич, чтобы мы с тобой еще раз встретились… В этой жизни, я имею в виду.
— А мы, сокол, и в той не встретимся, — убежденно сказал Кузьмич, защелкивая наручники на Ольгиных запястьях. — Дороги разные… Ну все, шагайте на свежий воздух, других пора в путь снаряжать…
Мазур смотрел на него, запоминая навсегда. И сволочной старичок дрогнул-таки под его взглядом — опустил глаза, потеребил бороду, крикнул в коридор:
— Веди, голубь, нечего им тут прохлаждаться!
Они вышли под безоблачное небо — яркие, как новогодние игрушки. По команде конвойного двинулись за ворота, прошли под не значившимся ни в одном геральдическом справочнике флагом, ввиду безветрия повисшим тряпкой (несомненно, плод творческого гения самого Прохора Петровича). Подчиняясь команде, остановились метрах в двадцати от стамовника, возле кучки небольших рюкзаков — пронзительно-красных с белыми полосками. Интересно, в каких магазинах столь яркую экипировку выбирали?
Возле рюкзаков, дымя сигаретой, прохаживался белобрысый — все в той же черной форме, золотые погоны нестерпимо сверкали на солнце. «Полковник» был единственным из здешних, кого Мазур видел курящим.
— Дай сигаретку, оберст, — сказал он, медленно усаживаясь на траве.
Ничуть не чинясь, полковник вынул небольшой серебряный портсигар, определенно старинный, сунул Мазуру в рот сигарету и поднес зажигалку. Ухмыляясь, сказал:
— Выложись, майор, как Папа Карло. Там кое-кто из морально нестойких положил глаз на твою девочку, а эта вяленая вобла — на тебя самого. Феминистка, сучка, считает, будто и бабы имеют право со спокойной совестью мужиков насиловать…
— Издеваешься? — спросил Мазур.
— Разжигаю в вас боевой дух и серьезное отношение к делу, — сказал белобрысый, пожалуй, и в самом деле без особенной издевки. — Правила известны? Вертушка вас всех выбросит, потом вернется, отсчитают ровно час — и полетят высаживать охотничков. — Он пнул один из рюкзаков, лежавший наособицу. — Прохор Петрович велел передать, что слово он держит. Наганчик здесь. Жалеть никого не надо, поскольку тебя самого никто не пожалеет…