— Дела, — сказал Кацуба. — Разгулялся народишко… и на расейский менталитет не свалишь — когда в Нью-Йорке однажды на сутки свет отключали, там творился паноптикум и почище… Или это в Чикаго было? Не помнишь, Вова?
— Не помню, — сквозь зубы откликнулся Мазур. — А народ и в самом деле что-то распустился… Часто у вас так?
— За три года первый раз вижу, — признался Савич. — Смотрите, и там магазин трясут…
— У тебя фонаря не найдется взаимообразно?
— Да валяется где-то под сиденьем, посмотри. Нашел?
— Ага.
— Только я батарейки давно не менял, чем богат… Слушайте, может, повернем? Уж где-нибудь вас приютим… или на корабль вернетесь, что-то мне такой разгул страстей определенно не нравится, неспроста…
— Перебедуем, — подумав, сказал Кацуба. — Если тут очередной поганый сюрприз, лучше быть в гуще событий. Вряд ли нам новый митинг протеста устроят, в темноте митинговать как-то несподручно, я таких прецедентов что-то и не припомню…
— Литва, — обронил Мазур.
— А… Ну, там был не митинг, а классическая атака с серьезным оружием. Помню я этот «митинг», и по гроб жизни не забуду…
У очередного разгромленного магазинчика, мимо которого они проехали, властью был уже наведен относительный порядок: стояли два «лунохода», к одному волокут орущего мужичонку, но других пленных не видно — успели, видимо, юркнуть в темноту. Подсвечивая фонариками, по битому стеклу бродят милиционеры, ало-синие вспышки посреди окружающего мрака смотрятся вовсе уж жутко…
Савич высадил их у гостиницы, еще раз, чисто для проформы, предложил вернуться на корабль, но, вновь получив отрицательный ответ, попрощался и уехал. Они вошли в непроглядную темень вестибюля. Фонарик, и точно, светил совсем слабо. Остановившись, Кацуба поменял местами батарейки — лучик стал чуточку поярче.
Вдали мерцала свеча — за стойкой дежурной. Они пошли туда, словно гоголевские бурсаки, заблудившиеся в чистом поле. Из ресторана, как ни странно, доносились отголоски хмельного веселья — там при свечах невозмутимо прожигали жизнь местные представители бомонда.
— Кто тут? — настороженно окликнула их незнакомая, совсем молодая девчонка. — Вам что?
— Ключи от нумеров, прелестная, — раскланялся Кацуба. — Двести шестой и двести девятый.
— А, явились… — протянула она с непонятной злостью. — И не страшно вам теперь по городу болтаться?
— А что? — невозмутимо сказал Кацуба. — Мы люди непугливые, темнота, как известно, — друг молодежи…
Она швырнула ключи на стойку так, словно кидала грошик надоевшему нищему, нывшему под окном с утра до обеда:
— Я бы на вашем месте отсюда слиняла побыстрее. И так уже ходят какие-то, интересуются…