Любовные похождения Джакомо Казановы (Казанова) - страница 124

В ту пору Вольтер прислал императрице свою «Философию истории», писанную нарочно для нее, и ей же было посвящение в шесть строк. Через месяц полное сие издание, в трех тысячах томах, было доставлено морем и без остатка разошлось в неделю. Все русские, знавшие французский, купили себе сию книгу. Главами вольтерьянцев были двое вельмож, люди большого ума: Строганов и Шувалов. Я читал стихи первого, столь же распрекрасные, что у его кумира, а спустя двадцать лет – превосходную оду второго; но написана она была на смерть Вольтера, что немало меня подивило, ибо сей жанр досель не употреблялся для печальных тем. В те времена образованные русские, – военные и статские, – знали, читали и прославляли одного лишь Вольтера и, прочтя все его сочинения, полагали, что стали столь же учеными, как их кумир; я убеждал их, что надобно читать книги, из коих Вольтер черпал премудрость, и тогда, быть может, они узнают больше него. «Остерегайтесь, – сказал мне в Риме один умный муж, – спорить с человеком, который прочел всего одну книгу».

Таковы были русские в те времена, но мне сказали, и я в то верю, что нынче они стали основательнее. Я познакомился в Дрездене с князем Белосельским, что прожил в Турине посланником и после воротился в Россию: сей князь, изучив метафизику, надумал геометрически описать разум; его небольшое сочинение классифицировало душу и ум; чем больше я его читаю, тем более возвышенным нахожу. Одно жаль: атеисты вполне могут употребить его во вред.

Вот еще один образчик поведения, на сей раз – графа Панина, наставника Павла Петровича, наследника престола, столь ему послушного, что даже в опере он не смел рукоплескать арии Луини, не испросив на то его дозволения.

Когда гонец доставил весть о скоропостижной кончине императора Римского Франца I, императрица была в Красном Селе, а граф и министр – во дворце в Петербурге со своим августейшим учеником, коему было тогда одиннадцать лет. В полдень гонец вручает послание министру, стоявшему в кругу придворных, среди коих был и я, а Павел Петрович стоял по правую руку от него. Он распечатывает, читает про себя, потом говорит, ни к кому не обращаясь:

– Важное известие. Император Римский скоропостижно скончался. Большой придворный траур, который вы, Ваше Высочество, – добавляет он, глядя на великого князя, – будете носить на три месяца дольше, чем императрица.

– Отчего же я буду носить его так долго?

– Поелику вы герцог Голштинский и заседаете в имперском совете. Это привилегия, – добавил он (оборотившись ко всем присутствующим), – коей столь желал Петр Первый, но так и не мог добиться.