, правда, интереса оно не вызвало.
Через пять или шесть недель после краткой беседы моей со славным монархом лорд-маршал сказал, что король предлагает мне место наставника в новом кадетском корпусе для молодых дворян из Померании, недавно им учрежденном. Числом их было пятнадцать, и он желал дать им пятерых наставников, из чего выходило, что каждый наставник получал троих, да еще шестьсот экю жалования, и столоваться мог с учениками. То бишь шестьсот экю, назначенные счастливому наставнику, можно было тратить лишь на одежду. У него не было других обязанностей, кроме как всюду сопровождать воспитанников и особливо при дворе в дни празднеств, облачившись в мундир с позументами. Мне надлежало как можно скорее решиться, ибо четверо уже прибыли, а государь ждать не любил. Я спросил милорда, где помещается корпус, дабы осмотреть место, и обещал дать ответ не позже, чем послезавтра.
Мне понадобилось все хладнокровие, отнюдь мне не свойственное, чтобы удержаться от смеха, услыхав столь вздорное предложение от столь рассудительного человека[126]. Но еще более я удивился, увидав, где живут пятнадцать дворян из богатой Померании. Я увидал три или четыре залы, почти без мебели, несколько комнат, в каждой из коих стояла убогая кровать, стол и пара деревянных стульев, юных кадетов двенадцати-тринадцати лет, скверно причесанных, одетых в скверные мундиры, с лицами крестьян. Меж ними видел я наставников, показавшихся мне их лакеями: они глядели на меня со вниманием, не смея вообразить, что я могу оказаться товарищем, коего они ожидают. Когда я собрался уходить, один из воспитателей взглянул в окно и сказал:
– Вон король подъезжает верхом.
Его Величество поднимается вместе с другом своим Квинтом Ицилиусом и начинает все осматривать. Увидев меня, ни слова мне не говорит. На шее моей сиял орденский крест, я был в щегольском фраке из тафты. Но я упал духом, когда увидал великого Фридриха, впавшего в ярость из-за ночного горшка, что стоял у постели одного кадета, и являвшего любопытному взору некий желтоватый осадок, изрядно, видать, вонючий.
– Чья это постель? – вопросил король.
– Моя, Сир, – отвечал один из кадетов.
– Пусть, до вас мне дела нет. Где наставник ваш?
Тут счастливчик предстал пред светлые очи, и государь, назвав его тупицей, устроил ему изрядную головомойку. Единственную милость он ему все же оказал: сказал, что у него есть прислуга, чье дело – наблюдать за чистотой в дому.
Поглядев на бесчеловечную эту сцену, я тихонько протиснулся в дверь и поспешил к лорду-маршалу: мне не терпелось поблагодарить его за великую удачу, какую небо ниспослало мне через его посредство. Он посмеялся, когда я в подробностях поведал ему все происшествие, и сказал, что я буду прав, если пренебрегу сей должностью, но прибавил, что мне надобно непременно выразить благодарность королю перед тем, как покину Берлин. Он, однако ж, вызвался сам уведомить Его Величество, что это место мне негоже. Я сказал милорду, что думаю отправиться в Россию, и взаправду начал готовиться к путешествию: <…> я немедля отписал г-ну де Брагадину, чтоб заручиться рекомендацией к петербургскому банкиру, каковой будет мне ежемесячно выплачивать сумму, достаточную, чтоб жить безбедно.