Нужно разговорить Кьяру!
Но сначала — согреть.
Объятия Алекса стали еще крепче, когда он в последний раз так судорожно и отчаянно обнимал сестру?
Никогда.
Кьяра была слишком надменна, а Алекс — слишком труслив для подобных проявлений братско-сестринской любви. В детстве между ними существовала прослойка из мертвых животных, птиц и насекомых. Затем их сменили живые приятели Кьяры. А потом Кьяра уехала и отдалилась от Алекса окончательно, тонкая прослойка превратилась в слой, во множество слоев: большой город, работа, которой не каждый рискнет заняться, путешествия, которые не каждый рискнет предпринять. О мужчинах Кьяры Алекс старается не думать: ни о том, сколько их было, ни о степени их близости с сестрой. Множество слоев отделяют продавца рубашек от репортера криминальной хроники. Самый нижний, тонко раскатанный — городишко К. Алекс застрял именно там, Кьяре же удалось вырваться, и ей досталась роль вишенки на торте.
Вишенка выглядит чертовски соблазнительно.
Иногда Кьяра ерошила брату волосы, но чаще — щелкала по носу. Вот и все, что помнит Алекс из тактильных ощущений. Почти все, если вынести за скобки рассеянные поцелуи, которые знаменуют их встречи в Вероне. Чувства в них не больше, чем в тех — детских — щелчках, смысла — тоже. Брат и сестра, вопреки стенаниям мамы, вопреки электронным письмам, которыми изредка обмениваются, никогда не пытались сблизиться друг с другом по-настоящему. И у каждого были на то свои причины. Надменность и трусость — это то, что лежит на поверхности. Они слишком разные. Вернее, только Кьяра умеет быть разной. А Алекс всегда один и тот же — унылый закомплексованный провинциал.
Теперь все должно измениться.
— Я с тобой. Все хорошо, сестренка. Все хорошо.
На мгновение Алекс и сам поверил в то, что говорит. Его сестра нуждалась в помощи, и помощь пришла — что может быть лучше? Он почти похоронил ее, а она оказалась жива, — что может быть лучше? Конечно, лучше бы вообще не случилось этой ночи в «Левиафане», но изменить существующее положение вещей Алекс не в силах. Но в силах защитить сестру — здесь и сейчас. Здесь и сейчас Алекс кажется себе мощным деревом, под сенью которого Кьяра наконец-то найдет отдохновение.
— Ничего не бойся, — прошептал он. — Я люблю тебя.
Снова этот проклятый смех! Кьяра смеется, она никак не может остановиться, округлых «ха-ха-ха» слишком много, они высыпаются из невидимого во тьме рта со скоростью лесных клопов-солдатиков. Или каких-нибудь других, гораздо менее дружелюбных насекомых. Кьяра вызвала их к жизни с одной целью — разрушить дерево-Алекса, забраться в складки его коры и превратить в труху. Зачем? Зачем она делает это?