За годы знакомства мы весьма сблизились. Однажды, когда я ей принесла очередную работу и мы пили херес, я высказала свою мечту вслух:
— Если бы я могла на склоне лет стать такой же умиротворенной и довольной, как вы, то была бы счастлива.
— Да, — ответила миссис Мортимер, — но для этого весьма важно оказаться прикованной к инвалидному креслу. Не отрекайтесь от собственной жизни. Вы вдвое моложе меня, у вас пара отличных ног, чтобы еще побегать. Пользуйтесь этим. Все имеет свой конец, в том числе и херес. — Указав на бутылку, она цокнула языком и протянула свою рюмку. — Деньги облегчают жизнь, — добавила она. — Очень облегчают. Но вы должны помнить, что мне, поскольку я была замужем, никогда не приходилось срабатывать самой.
— Аминь, — подытожила я.
— Вы никогда не думали о том, чтобы избавиться от мастерской и заняться чем-нибудь полегче?
Я улыбнулась. Если коллекция этой дамы отличалась острой современностью, то образ мыслей, напротив, оказался весьма старомодным. Когда происходил этот разговор, мне еще несколько лет предстояло содержать Саскию, поэтому, даже имей я достаточную мотивацию, вопрос миссис Мортимер был лишен смысла.
— Это невозможно, — ответила я.
— Вы лишаете себя удовольствия, — сказала она. — Разве для вас это не важно?
Я подумала про бельевой шкаф и снова улыбнулась:
— Не очень.
— Это неправильно, — задумчиво произнесла она и пригубила херес из маленькой хрустальной рюмки. — А вот я в молодости повеселилась всласть!
Я опять не смогла сдержать улыбки, усомнившись в том, что ее представление о веселье хоть в какой-то мере соответствует тому, что мне только что вспоминалось.
Тем не менее я действительно в конце концов продала мастерскую, но отнюдь не из соображений гедонизма. Экономический климат — точнее, плотный экономический туман, накрывший меня, — заставлял прилагать неимоверные усилия, так что, когда грек-киприот, хозяин цепи окантовочных мастерских, предложил выкупить мой бизнес, у меня практически не было выбора. С тех пор я стала просто менеджером и, к собственному удивлению, радовалась этому. Впервые не приходилось тревожиться о вероятных убытках. Это напоминало освобождение от головной боли, которой ты страдал, не отдавая себе в этом отчета до тех пор, пока не избавился от нее.
Когда Саския решила навестить отца, она честно сказала мне об этом, и, также как в случае с продажей мастерской, меня удивило, насколько легко оказалось согласиться. Некоторое время они переписывались, а однажды раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Неуверенный голос — с легкими трансатлантическими обертонами — спросил: