Что это — какой-то потусторонний сдавленный смешок, или мне почудилось?
Однажды утром в дверь позвонили, но оказалось, что это не Верити, а Колин. Ухмыляясь, он протягивал мне три письма.
— Так-так, — сказал он, опасно посверкивая глазами. — Неглупый на сей раз попался паренек. Присылает три разных письма, написанные тремя разными почерками, с тремя разными обратными адресами. Жене и впрямь трудно будет его выследить, не говоря уж о МИ-5![35]
* * *
Колин оказался настоящим сыщиком. Проныра!
Я повела его на кухню, насыпала в пиалу мюсли и шваркнула под нос, выразив надежду, что он ими подавится, и в процессе приготовления кофе во всем призналась, попутно заверив, что, если он кому-нибудь когда-нибудь проболтается, я буду считать своим долгом перед всей женской половиной человечества сделать его участие в поедании мюсли у меня на кухне опасной — пищевой — разновидностью русской рулетки.
Только женщины способны на настоящую романтику. Только им доступно то измерение духовной жизни, которое влечет к возвышенному, и только они готовы осуществлять это влечение на практике. Они знают: так же как приготовление восхитительно тающего во рту идеального суфле требует затраты чертовой уймы усилий и времени, так и романтическое приключение не падает в руки само собой, если тщательно не подготовить почву. Подготовка почвы может включать в себя что угодно: от модной одежды, надушенной ложбинки между грудей и ужина на двоих в дорогом ресторане на веджвудском фарфоре до непоколебимой веры в то, что именно сегодняшний день принесет победу, даже если пробираться к конечной цели придется в измызганном рабочем комбинезоне.
Негодующее блеяние Колина по поводу моей недопустимо рациональной методики способно было заставить прослезиться даже закоренелую феминистку.
— Как ты могла?! — вопрошал он со страстью. С более пламенной, надо признать, страстью, чем любая облеченная в слова страсть, какую он когда-либо демонстрировал в моем присутствии. — Как ты могла отважиться на такое циничное предприятие?!
Что, черт возьми, засело в головах сорока девяти процентов населения Земли, что заставляет их на заявление женщины «Я знаю, что мне нужно и как этого добиться» тут же начать ее подозревать черт-те в чем? Терпимость, автоматически подразумевающая пассивность в действиях, считается почему-то чисто женской добродетелью. Мужская же якобы заключается в умении мускульной силой и отчаянной решимостью преодолевать обстоятельства. Об этом свидетельствует, кстати, своеобразная интерпретация легенды об Иове в финальном эпизоде «Декамерона»: претерпевший психопатическую ярость Бога и получивший воздаяние за свои муки Иов превращается у Боккаччо в кроткую Гризельду, которая согласна сносить все доморощенные испытания, устраиваемые ей мужем-психопатом, чтобы доказать свое право на существование. Наверное, предполагается, что Господь счел ниже своего достоинства снизойти до женщины. Иов претерпел, избавился от проказы и был вознагражден четырнадцатью тысячами овец, шестью тысячами верблюдов, тысячей пар воловьих упряжек, тысячей ослиц и ста сорока годами полнокровной жизни, за время которой произвел на свет семерых сыновей и трех дочерей, благополучно достигших брачного возраста, после чего ушел на покой и воссел одесную самого Господа во всем своем добродетельном сиянии.