Она не смогла бы сказать, было ли уже слишком поздно, или становилось слишком рано.
А теперь катастрофическая радость проходила, и её затопила реальность. Сейчас она могла видеть, что он очень близок к тому мальчику, которого она встретила на кладбище.
Скажи ему.
Блу снова и снова языком крутила мятный лист. Она ощутила озноб от холода и усталости.
— Ты когда-нибудь думал остановиться, пока не нашёл его? — спросила она.
Он выглядел озадаченным.
— Не делай такое лицо, — сказала она. — Я знаю, что ты должен его найти. Я не прошу объяснить почему. Я поняла. Но так как это становится все рискованнее, думал ли ты когда-нибудь остановиться?
Гэнси держал её взгляд, но его глаза были где-то далеко, в задумчивости. Он взвешивал, может быть, цену приключения против бессмертной нужды найти своего короля. Потом он снова сфокусировался.
Он покачал головой.
Она ссутулилась и вздохнула достаточно глубоко, чтобы её губы сложились во что-то типа «блббпххббт».
— Ну, ладно.
— Ты боишься? Вот что ты спрашиваешь?
— Не будь дураком, — ответила она.
— Все нормально, если ты боишься, — сказал Гэнси. — В конце концов, это только моё, и я не ожидаю, что кто-либо ещё...
— Не. Будь. Дураком.
Это было смешно; она даже не знала, убьют ли его поиски Глендовера – любая старая оса могла бы его убить. Она не может сказать ему. Мора была права – так только можно разрушить дни, которые у него остались. Адам тоже был прав. Им нужно найти Глендовера и попросить у него о жизни Гэнси. Но как же она могла знать такую важную штуку о его жизни и не сказать?
— Мы должны возвращаться.
Теперь он вздохнул, но не был не согласен. Часы в Камаро не работали, но время, должно быть, опасно приближалось к утру. Они поменялись местами; Блу снова завернулась в его пальто, подняв ноги на сидение. Когда она одёрнула воротник, чтобы прикрыть рот и нос, то позволила себе представить, что это место было по праву её. Что каким-то образом Адам и Ронан уже знали и нормально к этому отнеслись. Что её губы не несли никакой угрозы. Что Гэнси не собирается умирать, что он не собирается уезжать в Йель или Принстон, а значение имело только то, что он дал ей своё пшеничное пальто с мятой на воротнике.
Когда они вернулись в центр города, то заметили блестящий автомобиль, без сомнения, принадлежащий воронёнку, стоявший на обочине дороги. В свете фонарей он был мерцающий и астрономический.
Уродливое чувство реальности снова толкнуло Блу.
— Что за...? — произнёс Гэнси.
— Один из ваших, — ответила Блу.
Гэнси притормозил рядом и попросил жестом Блу открыть окно.