— Камрад, ай вишь нах сортир геен райт нау иммедиатли форева импичмент! — сказал уверенно потомок артиллеристу.
— Сортир? Ду вилльст ауф дие Туалет цу геен? — удивленно переспросил Середа.
— Яа, натёрлихь! — выдал добрую половину своего немецкого словарного запаса потомок, понимая, что нужно поспешать и побыстрее. Напарник понял это с лету и тут же напряг местных:
— Казайт майн камрад тут где есть сортир! Бистро! Унд рука руку мойт! Ферштеен? Понимайт?
Староста понял это сразу, видно человеку административная жилка была не чужда.
Десяти секунд не прошло, а уже один из гопников с винтарем уважительно сопровождал воина Рейха в полевой сортир. Лёха искренне удивлялся своей странной реакции — не с чего ему было так хотеть опорожниться. Банально — нечем. Но удержу нет, так хочется.
Один из гопников — тот, что пугливый — уважительно забегая вперед, и делая неловкие жесты руками, привел в будочку за домом, состряпанную из всякого деревянно-хворостинного хлама. Проявляя максимум осторожности, чтобы не уронить в выгребную яму винтовку и не свалиться туда самому, больно уж все было хлипко, в жутко неудобном состоянии и антисанитарных условиях Лёха сделал свои дела и оторопел, вспомнив, что бумаги в будке нет, а лопухи вокруг не растут. Пару секунд он думал, потом вспомнил, что он тут не кто-нибудь, в героический арийский воитель и, приоткрыв убогую дверку, высунул злую морду и прорычал:
— Шайзе! Швайне! Пенис энларджемен икзерсайз ревью! Пэйпа, шайзешвайне! Пейпа! Тоулетпейпа!
Сопровождавшее Лёху в походе по тем местам, куда короли пешком ходят, доверенное лицо обалдело шарахнулось в избу. Потомок уже подумывал плюнуть на гигиену и натянуть портки как есть, но тут кепарик притащил цельных два листа отличной желтоватой мелованной бумаги, выдранных из какой-то солидной книги. Формата А-4. С каким-то текстом на совершенно нечитаемом языке — вроде, как и латиница, а буквы с какими-то закорючками дополнительными. То ли польский язык, то ли чешский, а может и еще чей.
Из такой роскошной бумаги можно было сделать бы что угодно, но вот как туалетная она не шибко годилась, оставив у Лёхи странное ощущение, что он употребил полиэтиленовый пакет. Настроения это не добавило, но было приятно, что этот холуй прислуживает.
Холуй стоически дожидался окончания процесса. Из кабинки, которую скорее тянуло назвать хижинкой, Лёха отчетливо слышал, как кепарик разговаривает с приятелем, таким же охламоном, только помладше и без винтовки. Говорили они в голос, видимо поняв, что злой германец не понимает человеческой речи: