Как и положено сметливому крестьянину Семенов это отлично помнил, и потому надо было решать — что делать дальше. Черт, знал бы, что такое случится — повыспрашивал бы все до мельчайших деталей у дядьки, что да как было. Но тогда это казалось совершенно бесполезным занятием, кто ж знал, что вот так оно выйдет. С одной стороны — прикладами и сапогами не отбуцкали. Это хорошо. С другой — не кормят и не переписывают. А вот это уже плохо и как-то настораживает. Неправильно такое. Значит, кормить не будут. Потому как пока не знаешь, сколько у тебя голодных ртов — не поймешь, сколько продуктов в котел класть. Простая Арифметика. А дядька не раз говорил, что у германцев каждый грамм на учете и тошные они в своем скупердяйстве до зеленой тоски. Вот чего у германцев нет — так это широты, все пытаются высчитать до мелочи ненужной, совершенно уже пустяковой. А в итоге со своим счетоводством таким по мелочи все делают правильно, а в больших делах проваливают все с треском. Вот и войну ту мировую проиграли капитуляцией, хотя сами же ее и начали и рассчитали все вроде бы дотошно. И что выходит? А выходит, что не пересчитали даже по головам. Списков не составляют, хотя возможностей для того было много. Ну, положим они с Жанаевым и Лёхой в плену недавно — но сидевший рядом парнишка-артиллерист с перевязанной рукой уже сутки в плену. И не передовая тут, тыл уже глубокий, фронта не слыхать, не грохочет. Значит, горячки нет. А списков не пишут. Хотя дело это проще пареной репы, если самим лень заниматься — вон тому шустрому переводчику дали б карандаш и лист бумаги, он бы со старанием великим всех бы переписал. Интересно, что все-таки эти благостные такие довольные сидят, посмеиваются и вид у них словно они у тещи на блинах? К слову и шустрый переводчик был из их компашки. Потому, не добившись проку у хмурого танкиста, из-за неряшливой рыжей щетины словно бы заржавевшего и у обалделого низкорослого пехотинца с непокрытой башкой, густо измазанной запекшейся кровищей, Семенов присел, без труда найдя свободное место у компашки этих самых, одетых по Уставу. Те как раз что-то жевали и крайний — коренастый плотный мужик средних лет покосился на присевшего рядом бойца.
— Хлеб да соль! — поздоровался Семенов для начала разговора.
— Ем да свой, а ты рядом постой! — неприветливо отозвался известным присловьем коренастый и неприязненно спросил:
— Чего надо, колхозный? Мы не подаем убогим.
— А я и не прошу. Просто хотел узнать — как оно тут в плену, вы вроде не сегодня попались? — ответил невозмутимо Семенов, хотя в душе очень хотелось плюнуть да и уйти от этой публики.