Любопытные глаза ребят провожали каждый взмах кисти.
— Колхозы нынче богатые, — говорил маэстро. — Нашему брату что нужно? Компанию! Волну! Накатит волна — пойдут мероприятия. Вот тут-то и развернешься. По колхозам наглядку попишешь. Агитку разную. Обизвестишься… Подай-ка белила, Григорий… так, спасибо… Глядишь, — продолжал он, — тебя уже нарасхват. На части рвут…
В дверях с крынкой в руках показалась девушка. Чистенькая, ладная, в белом платочке.
— Молочка парного, Теодор Пантелеич?.. — Она протянула маэстро крынку. Ее белое, «молочное» лицо покраснело.
Маэстро, не торопясь, выпил, вытер губы рукавом и церемонно, с лестницы, поцеловал ей руку. Девушка выдернула руку, лицо ее стало пунцовым, и она, не помня себя от смущения, вылетела из зала.
— Видал? Молочка парного… — Маэстро небрежно откинул голову. — Иной раз болен, непогодь, лежал бы, как говорится, да лапу сосал. Ан нет — что-то стукнет вот здесь, — он ударил себя в грудь кулаком и, продолжая говорить, стал медленно спускаться с лестницы. — Чуешь — нужен. И встаешь. И едешь на тракторе черт знает куда. В глубинку! Куда заслуженный и при ясной погоде носа не кажет…
Прищурив правый глаз и наклонив голову набок, он стал внимательно рассматривать свою работу.
— Не будь жилой, — кто-то потянул Михуцу за шорты. — Подсади.
Михуца, не оборачиваясь, слез с кирпичей и, взвалив мальчонку на спину, снова занял свою позицию.
— Держись, кавалерия.
Мальчонка с благодарностью вцепился в его шею.
— Эй, ты, — сказал, покраснев, Михуца, — полегче.
— Потерпи маленько. — Мальчонка плотно охватил коленями Михуцыны бока.
Маэстро, продолжая свой монолог, подошел к окну.
— …Из-за тебя районы дерутся, председатели ссорятся. Не так уж много нас, чистой воды разхудов! Вот и ищут. Из-под земли достают.
В это время мимо клуба шла Анна Владимировна. Ее взгляд случайно встретился со взглядом маэстро.
— Из-под земли, — повторил он задумчиво, отходя от окна.
— Слазь, — сказал Михуца мальчонке и попытался стряхнуть его со спины.
Но тот и не думал слезать. Он молча сопел, еще плотнее сжимая коленями Михуцыны бока.
— Кому говорят? Комар днестровский.
Мальчонка от удовольствия пустил слюни.
— Тьфу ты, — ругался Михуца. — Гусеница пузатая!
Мальчонка затрясся в смехе.
— Жук-точильщик!
— Еще, — попросил мальчонка. — Ты законно ругаешься.
Михуца потер красную шею.
— Навязался на мою голову.
Он поднял глаза. На него в упор глядел Гришка. И ладонь парня при этом как-то подозрительно сжималась.
Нет худа без добра, как, впрочем, и добра без худа. Михуца, потеряв равновесие, упал на землю вместе с мальчонкой. Так пришло освобождение…