От позднего дриаса Великое Падение отличало одно существенное нововведение: появилось боевое оружие и военные действия. Мы уже писали о том, как племена кочевников из Средней Азии и Эфиопии вторгались в менее засушливые регионы. Жестокие и нечувствительные к чужой боли, они оставляли за собой лишь смерть и разрушение. Те, кому удавалось уцелеть после набегов, оставались глубоко травмированными и либо попадали в рабство, либо учились быть столь же жестокими, чтобы защитить себя. Вместе с изменением климата эти внезапные разорения, безусловно, могли спровоцировать Великое Падение. Но что же сделало такими безжалостными самих кочевников? Они боролись за собственное выживание и, спасаясь от наступления пустынь, вынужденно искали более приветливые и богатые дождями края. В ходе миграций им неизбежно приходилось конкурировать за ресурсы с другими народами, однако само по себе это вряд ли может превратить миролюбивый народ в банды безжалостных убийц. Тот, для кого человеческая жизнь священна, предпочтет скорее умереть сам, чем убить, и многие, возможно, так и поступали. Одно из возможных объяснений предложил Джеймс де Мео: суровые условия пустынь взращивают суровых обитателей, чьи сердца и души покрыты толстым панцирем[206]. Позднее к таким же выводам пришла Эвелин Линднер: «В Сомали… в среде кочевых племен, к которым природа никогда не была ласкова, со временем выкристаллизовался беспощадный „кодекс воина“. Эта гордая и жестокая культура годами сеет вокруг себя народные волнения, голод и смерть»[207].
Великая сушь, от поколения к поколению все более лютая, могла только развить в кочевниках эту предрасположенность к насилию и жестокости. Голодающие матери, преодолевая многие километры в поисках еды и воды, не могли ни досыта накормить своих детей, привязанных к доскам на их спинах, ни дать им хоть немного ласки. Те, кому удавалось пережить пору младенчества, вырастали безнадежно травмированными и, повзрослев, платили миру – а заодно и собственным детям – ненавистью за его бессердечие. Травмы становились наследственными, и в конечном итоге появлялось поколение, неспособное ни сочувствовать своим ближним, ни понять, почему предки завещали им запрет на убийства. Вместо этого в них жила готовность последовать в огонь и воду за предводителем, если тот пообещает сытый живот и разрешит выплескивать ярость на кого и как угодно.
Готовность культур к переменам
За те тысячелетия, пока суровый поздний дриас был достоянием далекого будущего и природа источала благодать, многие племена могли решиться на оседлый образ жизни. Однако сельское хозяйство было для них по-прежнему в новинку, и, осев, они продолжали охотиться и собирать плоды и коренья. Поэтому когда холод и засуха вернулись, для них не составляло труда бросить свои поселения и снова отправиться в нескончаемый путь – людей на планете все еще было немного, и огромные пространства, пригодные для кочевья, пустовали. Но когда пришла великая сушь, все изменилось. Повсюду появились поселения земледельцев, и население в них все увеличивалось. К прежнему образу жизни было уже не вернуться – семьи разрослись, а необходимые навыки давно забылись. Поэтому стала меняться сама культура. Древние обычаи взаимопомощи отходили в прошлое, так как каждое семейное хозяйство срасталось со своим участком и имуществом и становилось «вещью в себе».