Пламя гаснет, словно кто-то выключил телевизор.
Меня нет. Я испарился, исчез. Я больше нигде, я сам ничто — и ничего не вижу.
…Павел открыл глаза. Кожа дымилась. Прекрасное ощущение первых секунд — ты жив и словно родился заново. Обычного человека взрыв подобной силы распыляет на молекулы… Повезло с ударной волной. Останься он на месте, растаял бы, как мороженое.
Он прислушался. Нет. Ни единого крика или стона. Просто тишина, которую с полным основанием можно назвать гиблой. Думается, от тибетских ниндзя, что любезно предоставил ему Лансанг, остался только пепел. Всё даже круче, чем тогда под Новгородом, и этот факт вряд ли удастся скрыть. Само собой, ситё Урадзиосутоку не пустит сюда телевидение, но… Уже утром весь Сёгунэ завалят фотографиями и видеосъёмкой. Он нащупал языком коронку в зубе, с левой стороны, с силой прикусил.
От горького лекарства немеет язык. Ничего, скоро будет лучше: боль просто адская. Если бы он только мог, бился бы сейчас в конвульсиях, катался по асфальту.
Вот только нет его, этого самого асфальта.
Оплавленный тротуар. Расколотые камни. Деревья, разлетевшиеся в щепки. Здания, от которых остались только чёрные квадраты на земле.
У него обожжена кожа — так, что на щеках образовались угольки. Кажется, в медицине это называется ожог четвёртой степени…
Лекарство вот-вот подействует. Он попытался двинуться и закричал от невыносимой боли. Как там назывался один старый японский фильм? Ах да, «Самурай». Большевики-подпольщики через машину времени шлют робота из будущего: тот, прибыв в 1889 год, в австрийский город Браунау, должен убить Клару Пёльцль, беременную фюрером. Врезалась в память фраза положительного героя — офицера СС, у которого отец, разумеется, немец, а мать японка: «Иди со мной, если хочешь жить…»
Так вот, в случае со жрецом добрый призыв не сработал.
В следующий раз он заберёт его с собой — без предупреждения. Существуют и другие методы: засада, ловушка, шприц с транквилизатором. Правда, придётся выдержать бой с Ольгой, а девица зарекомендовала себя крепким орешком. Ну да и он не младенец.
Павел изумился, заслышав звонкую трель эфунка. Песенка «Ах, майн либер Августин». Подумать только: не рассыпался и не расплавился. Фронтовая модель генералов вермахта, с защитными пластинами тончайшей танковой брони, эфунк-«тигр». Недаром за подобные телефоны в кауф-люксах на Арийской дерут по две тысячи иен.
Снова вскрикнув от боли, он диким усилием подтянул «тигра» к уху.
— Паша, — донёсся сквозь треск и шум голос Жан-Пьера. — Как твои дела?
— Да просто отлично, — жизнерадостно произнёс Павел. — А что у тебя там?