— Ничего я не говорю, — в отчаянии произнесла Женя. — И вовсе не оправдываю Столбового… Просто… невозможно вот так, в одно мгновение, признать любимого преподавателя негодяем и мерзавцем. На это нужно хоть какое-то время, а Женька мне его не дал. Когда он, кстати, должен придти?
— Не скоро. Часа через три, четыре. Вы хотите дождаться его? — В голосе Анны Анатольевны послышалась тревога.
— Да, хочу. Я хочу с ним поговорить.
— Не стоит этого делать сегодня. — Концертмейстерша покачала головой.
— Но почему?
— Знаю я его. Он долго отходит. А начнешь тормошить, поторапливать, только хуже будет. Сделает вам больно — он это может.
— Как же тогда быть?
— Подождите еще немного. Я с ним попытаюсь договориться, правда, сразу скажу — ничего не обещаю.
На том они и расстались.
Во вторник на репетиции Женя убедилась в том, что Анна Анатольевна была права. Женька на хор пришел, но Женю не замечал в упор. Глядел сквозь нее, будто она была пустым местом, на лице его не дрогнул ни один мускул. Женя даже приблизиться к нему не рискнула — ей стало жутко, словно она связалась с пришельцем из потустороннего мира. Ей хотелось одного: чтобы поскорее закончилась репетиция и можно было уйти и не видеть этих пустых, равнодушных глаз.
В перерыве к ней подскочила Любка.
— Чего это с твоим? Лунатизмом заболел?
— Мы поссорились.
— Что, по-крупному?
— Крупнее не бывает.
Глаза у Любки жадно сверкнули.
— Ты меня заинтриговала. Рассказывай, давай. Пришлось выложить ей всю правду о Женькином происхождении. Любка пришла в неописуемый восторг.
— Круто! Карцев — профессорский сынок. Я всегда знала, что в нем что-то есть.
— Ты говорила — ничего нет. А еще — что он дебил и придурок, — напомнила Женя на всякий случай.
— Ничего подобного, — нагло заявила Любка. — Ты неверно трактуешь мои слова, я не это имела в виду.
— А что же? — с иронией поинтересовалась Женя.
Ей был неприятен Любкин ажиотаж, тем более, та почти ничего не знала о Женькином детстве и Зинаиде — Женя постаралась обойтись минимумом подробностей на этот счет.
— Ну, я хотела сказать, что он себе на уме, слишком надменный, — объяснила Люба, глазом не моргнув.
— Понятно, — проговорила Женя и под каким-то предлогом отошла в сторону.
Ее охватила безнадежность. Сколько ж нужно ждать, пока Женька соизволит «отойти», по выражению Анны Анатольевны? А вдруг он так и будет ходить мимо нее, словно она — человек-невидимка? Черт разберет, что у него там внутри — может, и правда, нет души, а вместо нее кусок булыжника? Иначе, как это можно любить и вдруг, в одну секунду, разлюбить? Вычеркнуть из жизни того, кто еще вчера был ближе всех, не оставив даже шанса на примирение.