Женька сидел на стуле, подставив его почти вплотную к тахте, и смотрел на нее с тревогой.
— Кажется, ты бредишь. Может «скорую» вызвать?
— Не надо, — шепотом проговорила Женя. — Пройдет. У вас есть аспирин?
— Есть.
— Принеси.
Он кивнул и поспешно вышел. Потом вернулся с таблеткой и стаканом воды. Женя растворила аспирин и выпила шипучий напиток. Через полчаса температура стала падать. Лоб у Жени взмок, ее одолела страшная слабость, но ломота в суставах прошла. Она снова уснула, на это раз спокойно, без видений и кошмаров.
Разбудил ее пронзительный крик. Женя резко села на тахте, испуганно тараща глаза в поисках Женьки. Она обнаружила его у окна, он стоял и спокойно глядел на нее. Крик повторился.
— Что это? — вконец осипшим голосом спросила Женя.
Не успел Женька ничего произнести в ответ, как дверь с грохотом распахнулась. В комнату ввалилась растрепанная Зинаида, лицо ее было искажено нечеловеческим страданием.
— А-а! Умираю! — она с маху рухнула на пол, как подкошенная, плечи ее дергались.
— Что… что с ней? — в ужасе проговорила Женя, невольно прижимаясь к стенке.
— Ничего. — Женька, не спеша, отделился от окна и, приблизившись к матери, опустился перед ней на корточки. — Показывай, что там у тебя? — Голос его звучал совершенно невозмутимо, без тени тревоги, но в то же время в нем не было обычного металла, как всегда, когда он общался с Зинаидой.
Та, подвывая и всхлипывая, сунула ему в лицо указательный палец. На самом кончике алела капелька крови.
— Уколо-олась! Иго-олкой!
Женя нервно хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью, но Женька даже не посмотрел в ее сторону. Он привычно и ловко подхватил Зинаиду за оплывшую талию и, подняв, усадил в кресло.
— Не плачь, сейчас все пройдет.
Она, как по команде, тут же умолкла и лишь громко сопела, жалобно глядя на сына полными слез глазами.
— Последи за ней, — велел Женька, — я сейчас.
Та кивнула, косясь на Зинаиду с опаской. Он принес из аптечки пузырек с йодом и вату, аккуратно и тщательно смазал ранку.
— Ну что, легче? — Тон у него сделался совсем неузнаваемым, мягким и даже ласковым.
— Легче, — согласилась Зинаида и тут же потребовала: — Теперь забинтуй!
Женька покладисто сгонял в кухню еще раз, притащил стерильный бинт и в несколько слоев обмотал злополучный палец.
— Все. Теперь иди и поспи. А проснешься, будешь чай пить, с пряниками. — Он увел мать в ее комнату и долго не возвращался.
Женя продолжала сидеть на тахте, закутавшись в плед. Ей отчего-то сделалось невероятно тоскливо, так тоскливо, что она тихо расплакалась. Это чужой дом. Чужой! Он существовал до нее, существует и сейчас. Женька и его мать — одна семья, сколько бы он ни орал на нее, ни угрожал расправой, на самом деле он ее любит. Он не бросил ее, как бросила Женя свою мать одну в пустой квартире, он вообще ничего не бросил, продолжает жить так, как привык, как ему удобно. Жалеет Зинаиду за уколотый иголкой палец, а ее без угрызений совести заставил тащиться с температурой через весь город! Да ему просто плевать на нее, что бы он там ни говорил!