— Ты исполнил свой долг.
Тогда Эгуд вернулся к себе и объявил, что Ариэль в продолжение трех дней останется взаперти, и пищей ему будут вода и хлеб.
* * *
И на следующую ночь, и на третью ночь Тамара не дождалась Ариэля. Когда же настал четвертый вечер и измученная девочка проскользнула на поляну, из-за деревьев показалась навстречу невысокая стройная фигура, и Тамару нежно обнял Ариэль.
— Дорогой мой, отчего ты не приходил так давно?
Тогда он невольно заплакал и рассказал Тамаре все, что произошло в ту ночь. И когда он кончил, Тамара вскочила и гордо спросила:
— Ариэль, повтори, как назвал меня твой отец?
— Он сказал, что ты блудница, — прошептал Ариэль. При этом в глазах Тамары засверкали слезы, краска залила ее грустное личико, она схватилась за сердце, наклонилась к Ариэлю и тихо спросила:
— А ты… что ты ответил?
— Я ничего не ответил, — угрюмо проговорил он.
Тогда Тамара опустилась на колени, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ариэль прижался к ней, целуя, лаская ее, умоляя и успокаивая, но Тамара плакала и шептала:
— Я не блудница… а ты не заступился за меня!
Ариэль много раз покрыл поцелуями ее губки и волосы, и руки, и глаза и, наконец, подымаясь, произнес громким голосом:
— Слушай, Тамара. Я клянусь тебе Божьим именем, что с этой ночи ни мой отец, ни кто другой, даже сам царь Соломон, не оскорбит тебя безнаказанно при мне. Никогда и никто!
И он снова поцеловал Тамару, и Тамара сквозь слезы ответила ему на ласку. Тамара опутала шею Ариэля своими каштановыми волосами. И так они сидели долго, обмениваясь детскими ласками и нежными полусловами.
Месяц неподвижно несся в бездонной глубине темного неба; в его лучах, прерывавших густую зелень, резвились голубые алмазные искорки-пылинки. Густые ветви низко наклонялись над Ариэлем и Тамарой, словно прикрывая их мохнатою рукой.
И на следующую ночь Ариэль снова пришел на эту поляну; но в третий вечер Авиноам вторично подстерег его.
Ни госпожа Ноэми, ни рабы или рабыни не помнили, чтобы старый Эгуд когда-нибудь гневался так, как в этот раз. Несколько мгновений он молчал, а затем с ужасным проклятием кинулся в комнату сына.
Это было утром. Ариэль уже вернулся и спал.
Эгуд разбудил его тяжелым ударом по лицу.
Ариэль вскочил, мигом стряхнул с себя сон, отступил и воскликнул, прикрывая лицо руками:
— За что?
— Египтянин! — загремел Эгуд, — ты снова был с этой блудницей! Отверженец!
Ариэль стиснул зубы и подошел к отцу, чувствуя, как холодеет в нем сердце от предчувствия чего-то небывалого и неизбежного:
— Я ослушался, и ты можешь избить меня, — сказал он, глядя в потемневшие глаза Эгуда, — но ты не должен оскорблять честную девицу позорным именем. Не повторяй это больше.