Изгнанники (Дойль) - страница 146

, пуританина из Бостона и трех гугенотов значило приложить горящую головню к бочонку с порохом. Но на корабле все были так заняты своими делами, что предоставили беглецов самим себе. Среди солдат тридцать человек страдали лихорадкой или цингой, и все монахи и монахини были заняты уходом за больными. Губернатор Денодвиль, благочестивый драгун, весь день расхаживал по палубе, читая псалмы Давида, или сидел далеко за полночь, обложенный картами и планами, обдумывая, как истребить ирокезов, опустошавших вверенный ему край. Кавалеры и дамы флиртовали, девушки из Анжу делали глазки солдатам, а епископ Сен-Валлье справлял богослужения, поучая свою паству. Эфраим Сэведж целыми днями простаивал на палубе, сердито глядя на добряка и его требник с красным обрезом и ворча про "мерзость запустения". Но никто не обращал на это внимания, объясняя странности моряка пребыванием на айсберге, и, кроме того, играло роль свойственное французам убеждение, что люди англо-саксонской расы не ответственны за свои поступки.

В данное время отношения между Англией и Францией были вполне мирные, хотя в Канаде и Нью-Йорке чувствовалось взаимное недовольство. Французы подозревали — и не без основания — английских колонистов в подстрекательстве нападавших на них индейцев. Поэтому Эфраима и остальных приняли гостеприимно, но на корабле было довольно тесно, и им пришлось разместиться где попало. Семье де Катина был оказан еще более любезный прием; слабость старика и красота дочери обратили на них внимание самого губернатора. Во время путешествия де Катина сменил свой гвардейский мундир на простое темное платье, и за исключением военной выправки он ничем не походил на дезертира. Старик Катина оказался настолько слабым, что не в состоянии был даже отвечать на вопросы, а дочь находилась постоянно при нем. Муж ее, достаточно привыкший к придворной жизни, умел много болтать, ничего по существу не высказывая, и таким образом окружившая беглецов тайна, казалось, оставалась вполне сохраненной. Де Катина отлично знал положение гугенотов в Канаде еще до отмены Нантского эдикта и вовсе не желал испытывать его на собственной персоне.

На другой день после своего спасения путешественники увидели на юге мыс Бретон и, подгоняемые восточным ветром, быстро прошли мимо видневшегося неясными очертаниями восточного края Антикости. Потом они поплыли вверх по громадной реке, с середины которой еле можно было различить очертания ее берегов. Когда река сузилась, справа они увидели дикое ущелье реки Сагеней; над соснами подымался дым из хижин маленькой рыбачьей и торговой станции Тадуслка. Голые индейцы с медно-красными лицами, алгонкины и абенаки в берестовых челноках окружили корабль, предлагая плоды и овощи, которые должны были влить новую жизнь в погибавших от цинги солдат. Затем корабль прошел мимо залива Маль, обрыва Обвалов и залива Св. Павла с его широкой долиной и лесистыми горами, сверкавшими великолепным осенним убором — пурпуром и золотом кленов, ясеней, молодых дубов и березовых побегов. Амос Грин, опершись на борт, жадно смотрел на эти громадные пространства девственных лесов, куда лишь изредка заходил дикарь или отважный "лесной бродяга". Потом перед ними появились смелые очертания мыса Бурь, но они проплыли мимо лугов Бопрэ, поместья Лаваля, мимо поселков Орлеанского острова и наконец увидели перед собой широкий затон, водопады Монморанси, высокие частоколы мыса Леви, группу кораблей и, наконец, направо дивную скалу, увенчанную башнями, с городом у подошвы, являвшимся центром и главным оплотом французского могущества в Америке. Сверху из крепости загремели пушки, корабль отсалютовал, взвились флаги, взлетели в воздух шляпы, и флотилия судов и лодок устремились навстречу вновь прибывшим, чтобы приветствовать нового губернатора и перевезти на берег солдат и пассажиров.